Павел Шумил - Этот мир придуман не нами

— Миу, с тобой все хорошо?

— Сегодня — да. А вчера было хреново. Но все уже прошло.

— Вчера ты спала, и твое дыхание плохо пахло. Женщина с мечами сказала, что тебя нельзя будить. А если я разбужу, то оторвет мне голову и скажет, что так и было. Что у вас вчера случилось? Почему сегодня твой Владыка не посетил Дворец?

— Ой, Шурр, вчера такое было! Ты не поверишь! Представь, словами можно отравиться. Как поганками! Я выучила десять тысяч слов — и мне поплохело. Да так поплохело, что чуть копыта не отбросила. Меня хозяин спас. Но сам тоже отравился.

— Миу, не части. Ты на каком языке сейчас говоришь? Я одно слово из трех понимаю.

На каком языке я говорю? На русском?! — понимание пришло так неожиданно, что села бы на пол, если б уже не сидела. Повторила Шурру еще раз, следя за языком.

— Удивительно! Кто бы мог подумать, что словами можно отравиться как поганками, — не мог поверить Шурр.

— Десять тысяч слов! — убеждала я его. — За четверть стражи. Даже меньше. Наверно, я не так сказала. Не отравиться, а переесть, понимаешь? Мозгами переесть. Слишком много и слишком быстро. Если Владыка спросит, передай, что со мной все хорошо, ладно? Мне пора к хозяину.

— Не переедай так больше, маленькая разбойница. Конец связи.

— Конец связи, могучий серый воин. Не обижай серых дев! — Нажала на кнопочку отбоя и побрела на пригретое место. Можно не притворяться бодрой, а спокойно все обдумать, как ма Рритам учила. "Случилось плохое — сядь, подумай". Никто не хотел мне зла. Никто не ожидал зла. Это — отправная точка, как говорил учитель. Почему же со мной случилось страшное? Наверно, умерла бы, если б не хозяин. Хозяин за меня пострадал. Учитель говорил: "Если любишь, чужая боль больнее". Марта говорила, его боль больше. Все сходится. Что же это было? Предупреждение?

Осторожно прикасаюсь к руке хозяина. Она не холодная, но прохладная. От манжетки на запястье тянутся шнурки к белому ящику. Обхожу кровать, чтоб не порвать шнурки, ложусь рядом с хозяином. Уткнувшись лбом в плечо, согреваю в ладонях его руку. Слезы беззвучно капают на простынь. Ритмично попискивает белый ящик.

Хозяин, я исправлюсь, мамой клянусь.

Просыпаюсь от изменения звука. Вместо равномерного попискивания — непрерывный "пииии". Пытаюсь вскочить, но рука хозяина зажимает мне рот.

— Тссс! — шепчет мне на ухо. — Не надо будить Марту.

— Но мне велено…

— Я только до туалета. И сразу назад.

Движения у хозяина осторожные, экономные, как у раненого. Журчит вода. Потом хозяин бредет к шкафу с пузырьками на полочках, ищет что-то. Снова журчит вода. Хозяин возвращается, ложится под одеяло, пристегивает шнурок к манжетке. Пугающее "пииии" сменяется знакомым попискиванием.

— Как ты, малышка? Голова не болит?

— С рабыней все хорошо. Рабыня готова служить хозяину.

— Это хорошо, — Хозяин провел рукой по моему боку от подмышки до бедра. — А у меня еще головка бо-бо. Сейчас я съел три таблетки снотворного, скоро усну и просплю полсуток. Когда проснусь, буду здоров как бык. Тогда и поговорим, ладно?

— Рабыня очень испугалась за хозяина, — всхлипнула я.

— Мы все здорово перепугались. Но все уже в прошлом. Хорошо то, что хорошо кончается, правда? Я сейчас засну — и ты постарайся поспать. Когда проснешься, все будет как всегда.

Я помотала головой, покрепче прижалась к боку хозяина и успокоилась. Как всегда уже никогда не будет. Но сейчас — спать.

Так мы и уснули, крепко обнявшись, под мерное попискивание белого ящика.

Просыпаюсь от осторожного потряхивания за плечо.

— Миу, проснись.

— Стажерка слушает, — осторожно поднимаю голову и оглядываюсь.

— Как головка?

— Чуть-чуть не так. Словно накануне вина выпила.

— Это нормально. Расскажи мне, что было пока я спала? Откуда на регистраторе четверть часа клинической смерти?

— Все было спокойно. Один раз хозяин проснулся, сходил в комнату уединенных размышлений и снова лег спать. Сказал, завтра будет здоровый. Это правда?

— Это он так думает. Миу, больше ничего не было? Влад прямо так лег и уснул? — с беспокойством спросила Марта.

— Перед тем, как лечь, подходил к тому шкафчику. А потом сказал, что съел три таблетки снотворного.

— Ох, супермен недоделанный! Сказал, какого?

— Нет, госпожа. Но можно посмотреть.

— Э-э-э… Попробуй!

Я на всякий случай понюхала руку хозяина, соскочила с кровати, открыла шкафчик и неторопливо, на медленном вдохе провела носом вдоль ряда пузырьков и коробочек. Отвернулась, прикрылась ладошками и чихнула!

— Ничего?

— Этот — уверенно ткнула пальцем в тот, который пах сильней других. И еще раз чихнула.

— Молодец! — похвалила меня Марта и погладила по спинке. — Это ему не повредит. Иди покушай, потом я схожу. Только что Линда с Петром из города вернулись.

Я потерлась щекой об ее плечо и поспешила в свою комнату. Быстренько навела порядок, убрала постель. Забежала в ванную, привела в порядок себя, сменила ошейник на самый скромный и заглянула в зеркало. Не лучший вид, но уже не страшилка. Забежала в комнату хозяина и тоже навела порядок. Подстилку, на которой спала в первые ночи, запихала под кровать. И близко, достать просто, и в глаза не бросается. И поспешила в столовую. Тут мне чуть ребра не поломали. Петр — ладно. Но не знала, что Линда такая сильная! Пока рассказывала, что с хозяином, передо мной поставили тарелку с мясной похлебкой, всунули в руку ложку. Да что же это делается? Это я должна на стол накрывать!

Поели быстро. А потом начался разбор полетов. Оказывается, Линда с Петром только на четверть стражи залетели во Дворец, сообщили, что все живы, хотя не совсем здоровы, и поспешили в город. В Амфитеатр, в котором будет проходить мистерия "День победы". Линда еще вчера договорилась о бронировании ложи рядом с ложей Владыки. И навела шороху, как Петр сказал. Сначала над ней посмеивались, но она заявила, что в театре разбирается лучше всех их вместе взятых. Что у нее бабушка по материнской линии театром управляла, что она с трех лет за кулисами духом театра дышала.

— Мне этот японский символизм вот где! — рубанула себя ребром ладони по горлу. — Они у меня узнают, что такое система Станиславского!

— Ты расскажи, что вчера было, — подзуживает Петр.

— Да чего рассказывать? Устроила им мастер-класс по Шекспиру. Сразу зауважали.

— Она берет разбитый кувшин с отбитым горлом, — просвещает нас Петр. — Рисует на нем углем глаза, провал носа, зубы. Получается череп. Обводит сцену рукой, говорит: "Это кладбище. Там могильщики роют могилу". Садится на какой-то ящик, держит череп так на отлете: — О, Йорик! Бедный Йорик. Я знала его, Горрацио!" А потом добила бедных монологом Гамлета "Быть или не быть?" И все — с черепом в руке. Теперь она у них высший авторитет. В рот смотрят. Вся сцена в лесах — завтра занавес вешать будут. Кстати, половина артистов — наши знакомые. Те самые рабы, что с караваном шли. Будут в массовках играть. О Миу расспрашивали.