Татьяна Андрианова - И грянул в Хренодерках гром

Местные собаки никак не среагировали на появление необычного всадника и сопровождающих его зверей. Погода на дворе стояла такая, что путный хозяин и собаку на улицу не выгонит. Хренодерские кобели дружно решили не позорить своих хозяев, рассредоточились по будкам, неодобрительно сверкали глазами на незваных гостей, но лаять не лаяли, чтобы не беспокоить сельчан попусту, справедливо рассудив, что ни вервольфы, ни вампиры во дворы не лезут, на хозяйское добро не покушаются, значит, и тревогу поднимать незачем.

Ливень, вызванный на Хренодерки с помощью Тарасюка, лил не переставая. Дороги превратились в жижу с непролазной грязью по колено, потоки воды грозили вымыть из почвы только что посеянные семена, подмывали надворные постройки. Угрожала выйти из берегов речка Закавыка. Резко поднявшийся уровень грунтовых вод грозил подтоплением погребов и лишением сельчан тех немногих продуктов, что еще остались. Сельчане уже начинали жалеть, что связались с Тарасюком. «Надо было к Светлолике идти», — тяжко вздыхали они, глядя на неиссякаемый поток, льющийся с небес.

Дед Налим вышел из «Пьяного поросенка» с первыми петухами. Уставший от ночного бдения последнего посетителя хозяин хренодерского кабачка давно зевал до хруста в челюстях и с явным облегчением закрыл дверь за засидевшимся дедком на засов. Надо было идти наверх к жене и молиться, чтобы дражайшая супруга видела десятый сон — тогда уж точно не разбудит даже внезапное крушение самого кабачка. Грозная супруга уже не менее пяти раз за ночь спускалась вниз, всем видом своей капитальной фигуры являя осуждение за ночное бдение. В руке женщина многозначительно сжимала приличных размеров скалку, намекая кабатчику на грозящий семейный скандал. Но на вдового деда предмет устрашения действовал мало. Он терпеливо дожидался, пока женщине надоест злобное сопение с потрясанием предметами кухонной утвари, затем шмыгал носом, доверительно заглядывал в глаза кабатчику и спрашивал:

— Может, еще по рюмочке?

Хозяин «Пьяного поросенка» не видел смысла отказывать позднему посетителю. Как ни крути, а дед частенько навещал заведение, у него не было супруги, а значит, никто не мог воспрепятствовать посидеть за кружечкой пива или чем покрепче, главное, чтобы деньги в кошельке звенели.

Дед Налим как раз зябко ежился на порожке, не желая мокнуть под дождем по дороге до дому, но выбора не было. Сколько ни чеши затылок пятерней, дождь от этого меньше капать не станет. Дед тяжело вздохнул, оперся на клюку и сделал несколько шагов. Но только сапоги со смачным чмоканьем погрузились в дорожную грязь, мимо промчался огромный серый зверь с завывающим, как неупокоенный дух, всадником. Следом молча неслись две размытые тени вервольфиц.

— Чур меня! Чур! — обомлел селянин и принялся ломиться в закрытую дверь.

Но в кабачке уже все легли спать и открывать перепуганному до полусмерти старику вовсе не собирались. Наконец, после пяти минут непрерывного стука, ставни второго этажа распахнулись, и недовольный женский голос сварливо поинтересовался:

— Ты что, старый, озверел, что ли? Ночь на дворе, а ты в дверь ломишься! Щас спущусь и скалкой по башке твоей постучу. Будешь знать, как честным людям спать не давать.

— Вот дура-баба язык как помело! Буробишь сама не знаешь чего, как корова хвостом языком машешь, а все без толку. А я ведь о тебе, бестолковой, забочусь! Нет бы «спасибо» сказать да в ножки поклониться, — не растерялся дедок, но клюку на всякий случай сжал покрепче, мало ли что там надумает вздорная баба.

Например, вполне может спуститься, прихватив с собой грозную скалку, и задаст по первое число.

— Да ты в своем ли уме? То уснуть спокойно не давал, все сидел до посинения, пока всю самогонку не выжрал, теперь лупишь по двери, ровно дятел, а мы еще и благодарность должны изъявлять? А вот это ты видел?

Где-то далеко прогремел гром, полыхнула молния, и в открытом окне дед Налим узрел крепко сжатый кулак размером чуть ли не со свою голову. Дед нервно икнул.

— Сейчас ведро принесу и как плесну помоями! — ярилась хозяйка кабачка.

— Цыц! — неожиданно громко рявкнул дед. — Не привлекай внимания нежити! Ведь только что мимо твоего дома умертвие пронеслось на жутком звере верхом и двух монстров в поводу тащило. Видать, ищет нежить для них всадников. А ты разоралась, как торговка на рынке.

— Ой, лишенько! Охрани нас Всевышний! — истово перекрестилась женщина. — Спасибо, что предупредил. Мы сейчас всем скопом в подвал спрячемся от греха подальше, а ты беги к голове. Надо же и других предупредить.

— Почему я? — опешил дед, рассчитывающий благополучно переждать в кабачке, пока солнце не взойдет… или дождь не закончится.

— Потому что ты уже пожил на этом свете, — отрезала жена кабатчика и захлопнула ставни, положив конец препирательству.

— От чертова баба! — возмутился дед.

Но делать нечего. Пришлось идти к голове, чтобы сообщить ему страшную весть о возвращении умертвия в село. Грозя Тарасюку страшными карами и побоями, дед прочавкал по грязи до ворот изрядно потрепанного за день хозяйства Панаса. Одно хорошо, нескончаемый ливень напитал водой угли, оставшиеся от сарая, и угроза повторного возгорания отпала сама собой. Параскеву это мало утешало. Ложась спать, она сильно расстраивалась, что отослать проштрафившегося мужа спать в сарай не представляется возможным. Зато в котловане от взрыва одного из магических пульсаров уже пузырилась грязная вода, и запускать водоплавающую птицу туда можно было хоть сейчас. Впрочем, ни уток, ни гусей сейчас не было, зато был дед Налим, с трудом пробиравшийся в ночи, дабы озадачить голову новой проблемой.

Кобель, проживающий, по деревенским меркам, в конуре повышенной комфортности (это был рубленый сруб в миниатюре, с настоящей деревянной крышей, щели все законопачены мхом, деревянный пол хорошо согревал зимой, а плотно набитый сеном с полынью тюфяк не позволял блохам активно размножаться) с непередаваемым изумлением во взоре наблюдал, как дед прошлепал через калитку, спотыкаясь и проклиная непогоду на чем свет стоит, запнулся о корень поваленного хрена и с головой окунулся в новый пруд. Дед Налим вынырнул, глотнул воздуха и заорал благим матом. Кобель подпрыгнул от неожиданности, стукнулся головой о потолок собственного жилища, взвизгнул и горестно завыл. Панас от удивления скатился с кровати, ощутимо приложился головой и выругался, нащупывая растущую на лбу, как рог единорога, шишку. Параскева взвизгнула и натянула на дородные формы одеяло, будто кто-то собирался покуситься на ее честь. Дочери головы проснулись и жадно прильнули к окну своей комнаты, отпихивая друг друга. Интересно же первыми узнать, что там происходит.