Гай Кей - Песнь для Арбонны. Последний свет Солнца

На него нахлынуло облегчение, словно окатило потоком воды. Блэз подавил в себе внезапное, странное для него желание опуститься на колени перед этой женщиной, перед этим священным голосом богини, которую не признают его соотечественники.

— Благодарю тебя, — ответил он хрипло и неуклюже, как ему самому показалось.

— Не за что, — ответила она почти небрежно. Возникла пауза, словно она что-то взвешивала. Сова сидела на плече неподвижно, не мигая смотрела на него. — Блэз, не переоценивай нашу силу. То, что произошло этой ночью.

Он изумленно заморгал:

— Что ты имеешь в виду?

— Ты стоишь у самого сердца нашей силы здесь, на острове. Мы становимся тем слабее, чем дальше отсюда или от другого острова на озере. Силе Риан нет предела, но для ее смертных слуг он есть. Она есть у меня. И богиню нельзя принудить, никогда.

Она только что соткала вуаль силы, магии и тайны, а теперь приподнимала ее, чтобы он заглянул за нее. И она назвала его по имени.

— Зачем? — удивленно спросил он. — Зачем ты мне это говоришь?

Она улыбнулась почти печально.

— Это у нас семейное, как я подозреваю. Мой отец был человеком, склонным доверять, даже рискуя. Кажется, я унаследовала это от него. Возможно, мы друг другу пригодимся, и очень скоро, после этой ночи.

Стараясь осознать все это, Блэз задал единственный вопрос, который смог придумать:

— Кто он был? Твой отец?

Она покачала головой, опять с насмешливым удивлением:

— Северянин, ты хочешь руководить людьми в Арбонне. Тебе придется утратить часть своей обиды и стать более любопытным, по-моему, хотя для тебя этот путь может быть долгим. Тебе следовало узнать, кто является верховной жрицей на острове Риан до того, как ты приплыл сюда. Я — Беатриса де Барбентайн, моим отцом был Гибор, граф Арбоннский, моя мать — Синь, которая правит нами теперь. Я — последняя из их детей, оставшаяся в живых.

Блэз в самом деле начинал чувствовать, что может упасть, таким разбитым он ощущал себя от всего этого. «Шлюпка, — подумал он. — Надо вернуться». Ему необходимо быстрее оказаться подальше отсюда.

— Иди, — сказала она, словно опять прочла его мысли. Она слегка подняла руку, и факел тут же погас. В окутавшей его внезапно темноте Блэз услышал, как она произнесла прежним голосом — голосом жрицы, властно: — И последнее, Блэз Гораутский. Урок, который ты должен усвоить, если сможешь: гнев и ненависть имеют пределы, которых человек слишком быстро достигает. Риан берет цену за все, но любовь тоже принадлежит ей, в одном из ее древнейших воплощений.

Тут Блэз повернулся, споткнувшись о корень в темных тенях ночи. Он покинул лес и почувствовал свет луны, подобный благословению. Пересек плато и каким-то чудом не забыл отвязать веревку Маффура и обмотать ею себя. Цепляясь пальцами за поверхность скалы, он спустился с обрыва к морю. Шлюпка все еще была там, ожидала на некотором расстоянии от берега. Его увидели при свете высоко стоящей бледной луны. Он собирался плыть к ним и готов был с радостью ощутить холод воды, но увидел, что они гребут к нему, и подождал. Они подошли к краю камней, и Блэз шагнул в лодку при помощи Маффура и Жиресса. Он увидел, что Эврард Люссанский все еще без чувств лежит на корме. Но Ванн уже сидит на носу. Он выглядел несколько ошеломленным. Блэз не удивился.

— Они оставили у себя Люта, — коротко сказал он в ответ на их взгляды. — Один человек в обмен на другого. Но они не причинят ему вреда. Я расскажу вам подробнее на берегу, но, ради Коранноса, поплыли. Мне просто необходимо выпить, а нам еще долго грести.

Он сел на свою банку и освободился от веревки. Маффур подошел и снова сел рядом с ним. Они взялись за весла и, больше не говоря ни слова, тихо вышли из заливчика, найденного Ирнаном, и повели шлюпку к материку, к Арбонне, ровными гребками в тихой, спокойной ночи.

На востоке вскоре после этого, задолго до того, как они добрались до берега, поднялся из моря убывающий полумесяц голубой луны, уравновешивая серебристый полумесяц, уже клонящийся к западу, и изменил свет в небе, на воде, на скалах и деревьях острова, который они оставили позади.

Иногда утром, как сегодня, Синь просыпалась, чувствуя себя поразительно молодой и счастливой, радуясь жизни и возвращению весны. Она не была таким уж подарком, эта краткая иллюзия молодости и силы, потому что, когда она проходила — а она всегда проходила, — слишком больно было сознавать, что лежишь одна на широкой кровати. У них с Гибором по старинке была общая спальня и общая кровать до самого конца, который наступил больше года назад. Арбонна соблюдала пост в годовщину смерти своего правителя и устраивала поминальные обряды всего месяц назад.

Год — это совсем не так долго, в самом деле. Даже не достаточно долго, чтобы можно было без боли вспоминать его смех, когда они были наедине, его доброту к подданным, звук его голоса, его твердую походку, острую проницательность пытливого ума и хорошо знакомые признаки разгорающейся страсти, которая вспыхивала в ответ на ее страсть.

Страсть, которая сохранилась до самого конца, думала Синь де Барбентайн, лежа одна в постели, пока медленно наступало утро. Пускай все их дети уже давно выросли или умерли, и совершенно новое поколение придворных появилось в Барбентайне, и молодые герцоги и бароны захватили власть в крепостях, некогда принадлежавших друзьям и врагам их собственной юности и расцвета. Пускай в городах-государствах Портеццы появились новые правители, в Горауте правил молодой и, по слухам, безрассудный король, да еще непредсказуемый, хотя и не молодой король в Валенсе на далеком севере. Все меняется в этом мире, подумала она: игроки на доске, сама форма доски. Даже правила игры, в которую они с Гибором так долго играли вместе против всех.

Весь прошлый год Синь иногда по утрам просыпалась, чувствуя себя древней старухой, промерзшей до самых костей, и спрашивала себя, не зажилась ли на свете, не следовало ли ей умереть вместе с мужем, которого она любила, прежде чем мир вокруг нее начнет меняться.

Это было недостойной слабостью. Она это понимала даже в такое утро, когда появлялись эти страшные мысли, и еще яснее видела это сейчас, когда птицы пели у нее за окном, приветствуя возвращение весны в Арбонну. Перемены и быстротечность были положены в основу созданного Риан и Коранносом мира. Она всю жизнь принимала эту истину и прославляла ее; было бы мелко и унизительно сейчас жаловаться.

Синь встала с кровати на золотистый ковер. Тут же подбежала одна из двух девушек, которые спали у дверей ее опочивальни, и поднесла утреннее платье. Они ее уже ждали. Она улыбнулась этой юной девушке, надела платье и подошла к окну, сама отдернула шторы на окнах, выходящих на восток, на восходящее солнце.