Гай Кей - Песнь для Арбонны. Последний свет Солнца

Блэз покачал головой. Это мысли поздней ночи и мысли бесполезные. Он был готов упасть на кровать и проспать много часов. Собственно говоря, он мог бы упасть прямо здесь, на улице, подобно тем, кого он видел лежащими в дверных нишах. Большинство из этих фигур лежало не в одиночестве, и он мог догадаться, что предшествовало их сну.

Ранее он подошел к самому большому из храмов Риан и впервые вошел в один из них. Он хотел увидеть Валери до конца ночи. Его пропустили беспрепятственно; он предполагал, что должен будет принести в жертву кровь или что-то вроде этого, но ничего подобного не случилось. Валери спал. Блэзу разрешили постоять в дверях освещенной свечами комнаты и взглянуть на него. Блэз увидел, что плечо корана тщательно перевязано; что касается остальных подробностей исцеления, которое здесь произошло, он не мог о них судить или даже понять. Его прежний опыт утверждал, что сиварен убивает всегда.

Выходя из храма, он увидел группу людей, и мужчин, и женщин, собравшихся в самой просторной части храма под высоким куполом. Жрица в белых одеждах руководила службой. Блэз не стал задерживаться. Оттуда он пошел в ближайшее святилище Коранноса, совершил ритуальное омовение рук у входа, произнес положенные молитвы и преклонил колени перед фризом в маленькой голой часовне коранов с каменными стенами. Он был там один впервые за долгое время и попытался дать глубокой, окутавшей его тишине увлечь себя к богу, к присущей ему ясности.

Но у него это не получилось, в эту ночь не получилось. Даже в часовне его мысли продолжали возвращаться назад, описав круг, подобно охотничьему соколу над полем, где он заметил зайца, к комнате во дворце Карензу, где он сказал то, что сказал. Он говорил не всерьез, совершенно не всерьез; его слова должны были дать им всем понять, насколько он в действительности беспомощен, что бы он ни чувствовал по поводу того, что совершили его отец и король Адемар в Горауте. Но они услышали совсем не то, и в последовавшей за его вспышкой тишине, когда белая птица взлетела и уселась к нему на плечо, Блэз ощутил стук собственного сердца, похожий на стук кулака в двери судьбы.

Сейчас он снова это чувствовал, шагая домой по лабиринту затихших улиц, и пытался прогнать прочь эти мысли.

Юный Серло дежурил под лампами, горящими у входа во дворец герцога. Он кивнул Блэзу из-за железных ворот, посмотрел вдоль улицы налево, направо и пошел открывать. Ворота не были заперты — одна из здешних традиций дня летнего солнцестояния, — но после покушения на убийство присутствие стражника у ворот выглядело уместным. Кораны Бертрана, которыми руководил Валери де Талаир, были очень опытными; их ничему не нужно было обучать, и Блэз даже кое-чему мог сам научиться. Непрерывные стычки с коранами Мираваля имели к этому непосредственное отношение. Давно тлеющая вражда между соседними замками сформировала свои собственные правила конфликта, совсем не похожие на правила столкновения армий.

— Я заглянул к Валери, — сказал Блэз, входя. — Он спит спокойно.

Серло кивнул.

— Сам я усну спокойно, когда мы узнаем, кто пустил эту стрелу, — сказал он. — Надеюсь лишь, что богиня и бог приговорили тех, кто использует сиварен, к вечным мучениям.

— На войне мне доводилось видеть вещи и похуже, — тихо ответил Блэз. У него мелькнула еще одна мысль, но он слишком устал, чтобы правильно ее сформулировать. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Он услышал, как за ним закрылись ворота. Блэз чувствовал бы себя лучше, если бы в замке повернулся ключ; у него было собственное мнение насчет традиций Арбонны. С другой стороны, зная то, что он знал о Бертране де Талаире, крайне мала вероятность, что герцог сегодня ночует во дворце. Блэз покачал головой. Он пересек двор, вошел в замок, поднялся по лестнице, потом прошел по коридору к маленькой комнате, право на которую давал ему его статус командира наемников. Немалое преимущество; большинство коранов спали в общих спальнях или в большом зале Талаира, и старшинство позволяло всего лишь занять место поближе к очагу зимой или к окну в летний зной.

Он открыл свою дверь, чуть не падая от усталости. И в то же мгновение уловил аромат духов, еще до того как увидел женщину, сидящую на кровати.

— Возможно, ты помнишь, — произнесла Ариана де Карензу, — что нам надо обсудить много вопросов, тебе и мне. А мы рассмотрели только общественные дела.

— Как ты прошла мимо охраны? — спросил Блэз. Его сердце снова учащенно забилось. Он больше не ощущал усталости. Странно, как быстро она исчезла.

— Я не шла мимо. Есть и другие входы в этот дворец. И в мой тоже, если уж об этом зашла речь.

— Бертран знает, что ты здесь?

— Надеюсь, что нет. Сомневаюсь. Я думаю, он сам ушел из дома. Это же день летнего солнцестояния, Блэз, а мы находимся в Тавернеле. — Он знал, что это означает; певица сказала ему как раз перед тем, как солдаты этой женщины пришли и увели его.

Волосы у нее были распущены, конечно, как всегда, и ее тонкие духи наполняли маленькую комнатку еле уловимым, тревожным ароматом. Но у Блэзаде Гарсенка были собственные правила и собственный кодекс, а он нарушил эти правила и этот кодекс прошлым летом в Портецце, запутавшись в мире женских духов. Он сказал:

— Собственно говоря, я знаю, где мы находимся. А где герцог де Карензу? — Он хотел, чтобы это прозвучало язвительно, и сам не знал, почему.

Она осталась невозмутимой, по крайней мере, насколько он мог разглядеть при свечах.

— Мой муж? В замке Равенк с эном Гауфроем, как я подозреваю. У них собственные традиции в день летнего солнцестояния, и боюсь, женщины не принимают в них участия.

Блэз уже слышал о Гауфрое де Равенке. Говорят, его молодая жена все еще девственница после почти трех лет брака. О Тьерри де Карензу он таких рассказов не слышал, но с другой стороны — он и не спрашивал и не слишком интересовался.

— Понимаю, — тяжело произнес он.

— Нет, ты не понимаешь, — резко возразила Ариана де Карензу, из голоса ее исчезли ирония и насмешка. — Думаю, ты совсем ничего не понимаешь. Ты сейчас придешь к выводу, что я брожу по ночам, потому что мой муж предпочитает в постели мальчиков. И решишь, что меня следует понимать в свете этого факта. Так слушай же: я здесь по собственному выбору, и никакие вкусы или прихоти мужчины, за которого мой отец выдал меня замуж, не влияют на это решение.

— Значит, удовольствие — это все? А как насчет верности?

Она нетерпеливо тряхнула головой.

— Когда наступит тот день, когда мужчина и женщина в нашем обществе смогут пожениться, потому что свободно выбрали друг друга, тогда говори мне о верности. Но до тех пор пока женщины являются разменной монетой в игре замков и стран, даже в Арбонне, я не признаю подобной обязанности и посвящу свою жизнь тому, чтобы изменить этот порядок. И все это не имеет ни малейшего отношения к привычкам и предпочтениям Тьерри. — Ариана встала и прошла между Блэзом и свечой, и ее живое лицо вдруг оказалось в тени. — С другой стороны, я ничего не знаю о твоих привычках и вкусах. Ты предпочитаешь, чтобы я ушла? Я могу уйти незаметно, так же как пришла сюда.