Гай Кей - Песнь для Арбонны. Последний свет Солнца

— Есть один человек, хотя, возможно, это еще одна самонадеянная просьба. Мой отец говорил, что, помимо всего прочего, он храбрый и честный человек, и, простите меня, я знаю, что он враг Гальберта де Гарсенка. Возможно, это не самая чистая причина, чтобы назвать его заступником в глазах Коранноса и Риан, но именно поэтому мой сын сейчас нуждается в заступнике. Герцог Талаирский находится в Люссане? Он сделает это для нас, как вы считаете?

Тут Синь в самом деле заплакала, а немного погодя, испугав саму себя, беспомощно рассмеялась сквозь слезы.

— Он здесь. И если я его попрошу, думаю, он согласится, — ответила она. В этой истории было уже так много переплетенных воспоминаний, так много отзвуков прошлого, а теперь появился еще один, так как Бертран тоже стал одним из ее участников.

Она взглянула в окно: первый намек на серый свет появился в небе на востоке. Тут ей кое-что пришло в голову, слишком поздно, еще одна нить в этой темной, сотканной временем ткани.

— Ты ведь знаешь, что брат твоего мужа находится у герцога Талаирского?

И тут она заметила, так как всю жизнь была наблюдательной, две вещи. Во-первых, эта женщина действительно об этом не знала и, во-вторых, это имеет для нее большое значение. Прежняя тревога Синь, подобно диссонансу с почти услышанной музыкой, вернулась к ней. У нее вдруг возник вопрос, несколько вопросов, но сейчас не время их задавать, и возможно, такое время никогда не наступит. Ей вдруг очень захотелось увидеть Беатрису. Жаль, что ее дочь не приехала в этом году на север на ярмарку, а решила остаться на острове Риан.

Розала де Гарсенк сказала, осторожно подбирая слова:

— Я пока не хотела бы видеть его. Не хотела бы, чтобы он знал, что я здесь. Это возможно?

— Не думаю, что он выдаст тебя или попытается отослать назад. Мы здесь теперь немного знаем Блэза.

Розала покачала головой.

— Не в этом дело. Я слишком запуталась в этой семье. Герцог ему скажет, что я здесь?

Синь покачала головой, скрывая растущее беспокойство.

— У Бертрана свои правила поведения с женщинами, и его нельзя назвать самым предсказуемым из людей, но он не предаст доверия.

Розала посмотрела на ребенка у своей груди, стараясь осмыслить то, что она только что узнала. Головка Кадара неожиданно оказалась густо поросшей волосами, они локонами и колечками падали на его лобик. При свечах они имели отчетливый каштановый оттенок, почти красноватый. Совсем как у отца, подумала она. Эта последняя информация не должна ее так удивлять: она слышала летом, что Блэз снова покинул Портеццу. Розала на секунду прикрыла глаза. Трудно справиться со столькими вещами сразу. Она смертельно устала.

Она подняла глаза на графиню.

— Я для вас очень большое бремя. Я знаю, что это так. Но я не видела другого выхода для ребенка. Спасибо, что позволили мне приехать сюда. Спасибо, что согласились стать заступницей. Можно попросить вас еще об одной услуге? Попросите герцога де Талаира сегодня утром стать заступником моего сына перед Коранносом и Риан от всех тех, кто захочет причинить ему вред.

В конце концов канцлер Робан сам с двумя своими коранами отправился искать эна Бертрана де Талаира. Герцога в собственной постели не оказалось, но канцлер проявил упорство и очень скоро нашел его, но, к сожалению, не одного. Последовала несколько неловкая сцена, но ничего настолько важного, чтобы повлиять на миссию Робана.

Они поскакали назад через опущенный мост к замку на острове в тот момент, когда солнце вставало за рекой, посылая свои лучи, словно благословение, в комнату, где лежала Розала. Бертран де Талаир вошел в эту комнату вместе с ярким утренним светом, кутаясь в свою обычную насмешливость, как в плащ, едва пряча иронический смех в глазах. Он сначала взглянул на графиню, а потом на лежащую женщину, и в последнюю очередь он посмотрел вниз, молча, на колыбель в ногах кровати и увидел спящего ребенка.

Он долго смотрел на него, и выражение его лица медленно менялось, потом он снова перевел взгляд на мать, лежащую на кровати. Жрицы Риан умыли ее и переодели в голубое шелковое платье и помогли привести в порядок волосы. Теперь ее волосы, длинные, золотистые в мягком солнечном свете, причесанные, рассыпались на подушке и одеяле. Ее глаза были такими же голубыми, как и у Бертрана.

— Мои поздравления, — официально произнес он. — У тебя красивый сын. Я желаю ему счастья на всю жизнь.

Она впитывала все, что видела: звонкий голос, шрам, изувеченное ухо, то, как изменилось его выразительное лицо, когда он отбросил свою иронию.

— Гальберт де Гарсенк, верховный старейшина Коранноса в Горауте, хотел бы забрать у меня этого ребенка, — сказал она без всякой преамбулы, серьезно. Голос ее звучал четко, она подготовила эти слова, пока ждала прихода герцога. Это было сказано прямо, без изящества, но она слишком устала, чтобы щеголять красноречием, ей едва удавалось выговорить то, что необходимо сказать.

— Меня об этом информировали, — серьезно ответил он.

— Боюсь, при данных обстоятельствах, роль заступника моего ребенка будет не только формальной.

— При данных обстоятельствах, полагаю, это будет так.

— Ты возьмешь это на себя?

— Да, — спокойно ответил он. И прибавил после паузы: — Я сам погибну прежде, чем тебе придется отдать ему этого ребенка.

Он увидел, как вспыхнули ее щеки, как часто она задышала, словно освободившись от необходимости жестко держать себя в руках.

— Благодарю, — прошептала она. Теперь у нее на глазах показались слезы — впервые за всю ночь, хотя он не мог этого знать. Она повернула голову и посмотрела на графиню: — Благодарю вас обоих. Теперь он в безопасности, насколько этот мир ему позволит. Думаю, теперь я могу отдохнуть.

Они увидели, как она закрыла глаза. Она уснула почти сразу, как только договорила. Стоя по обе стороны от кровати, Бертран и графиня обменялись долгим взглядом. Несколько минут оба молчали.

Наконец герцог улыбнулся. Синь более или менее ожидала этого и испытала почти облегчение, увидев эту улыбку, разрушившую тяжелую магию этой ночи.

— Это ты сделала. Не я, — сказал он. — Никогда меня не упрекай.

— Я не думала, что ты откажешь ребенку, — тихо ответила она. — Упреков не будет. Мы должны быть такими, какие мы есть, или превратимся в наших врагов. — Уже наступило утро. Она не спала всю ночь. Но не чувствовала усталости, уже не чувствовала. Она подошла к восточному окну и окинула взглядом остров, реку и красно-золотистые осенние цвета своей земли.

Стоящий в дверях канцлер Робан слышал слова, которыми они обменялись, и наблюдал, как графиня подошла и остановилась у окна. Она выглядела ужасно маленькой и хрупкой, прекрасной, словно фигурка из слоновой кости. Он хранил молчание, снова разглаживая грудь своей сорочки, вовсе в этом не нуждавшейся. Он размышлял не только о благородстве выраженных только что чувств, но и о быстро растущей вероятности того, что их завоюют и все они будут убиты к лету следующего года.