kissherdraco - Жажда/water (СИ)

― Отвали, Забини.

― Не вопрос.

― Ты ешь его?

― Кого?

― Это яблоко.

― Не прямо сейчас.

― Я пропустил ужин.

― Ладно, бери.

Огрызок лежал рядом с ним на земле. Мокрый. Коричневеющий. На мокрой траве у озера. Он взглянул на него и задумался.

Как он выглядел? Так же, как Поттер? Весь в крови, потный, задыхающийся, сложившийся пополам от боли?

Никто ему ничего не сказал. Никто, кроме Забини. Который расщедрился на чертово яблоко.

А если бы он был Поттером? Ах, если бы он был Поттером. Наверняка к нему сбежались бы армии идиотских жополизов. А ну-ка, кто быстрее заштопает Мальчика-которому-уже-давно-следовало-бы-сдохнуть. Позвали бы Мадам Помфри и торжественно унесли его в больничное крыло, завернув в шелковые простыни.

А Драко лежал там. В грязи. У озера. В леденящем холоде приближающейся ночи. И все, на что он мог рассчитывать — только армии слизняков, жаждущих добраться до его крови, слизать ее с его пальцев. А он так старался избегать массовых сборищ.

И, разумеется, Снейп. Который почти заметил его. Возможно, он действительно его заметил. И если так, то можно попрощаться со значком старосты. Навсегда.

Живот скрутило от внезапного страха.

Великолепно. Потому что это все еще кое-что для него значило. У него еще оставалось что-то, кроме «коснуться и попробовать и вы**ать и Грейнджер», что могло привлечь его внимание. Хорошо. Ему почти захотелось вернуться в замок, бегом, чтобы сказать этой суке.

«Видишь? Я еще не совсем твой, как ты могла подумать, Грейнджер. Еще есть что-то, что не кричит твое имя. Не имеет отношения к боли, отцам, крови и шрамам. Смотри, еще осталась крошечная часть меня, которая для меня , Грейнджер. Наплевать, насколько маленькая, потому что она есть.»

Есть.

Чуть-чуть. Но есть.

И поэтому он еще держался.

Еле-еле. Но держался.

За должность Старосты. За Квиддич. За тот день, когда он почувствовал, как деньги Малфоев коснулись его пальцев и обожгли, обещая поднять его — выше, еще выше, прочь отсюда, блин. Драко вцепился в землю. Почувствовал, как холодная вода и грязь проникают под ногти. Как странно он, должно быть, выглядел. Выйдя вот так на улицу. Придя сюда. Распластавшись на земле и закрыв глаза.

Какое безумие. Полное гребаное безумие. А если подумать, что час назад. Два или три. Что тогда. Было.

Драко почувствовал, что его снова затягивает. Нет. Пожалуйста, нет. От**ись .

Но он опять был там. В классе, с Грейнджер.

Задавал себе те же самые вопросы. Те же безмолвные ответы. Те же мысли, от которых его хватка начинала ослабевать. И должность Старосты, и Квиддич, и жгуче-восхитительно-прекрасные-деньги начинали ускользать от него.

Что она подумала? Что она думает?

Где она сейчас?

Грейнджер.

Не важно, за сколько всего он будет пытаться держаться.

Грейнджер.

Его пальцы вонзились глубже в грязь.

Из всех грязнокровок в школе. Из всех грязнокровок в мире. Он ненавидел ее больше всех. Ненавидел и желал и жаждал, как темный густой мясной соус, растекающийся каплями на языке. Оглушительно безнравственно. Так и есть. Ненависть и нужда. И аморальность всего, что он должен с ней сделать. Всего, что невозможно было не сделать.

Если бы он только мог избавиться от этой примитивной животной потребности. Осталось бы только омерзение. Управляемое и безопасное. Банальное отвращение. Он бы успокоился. В одиночестве.

С отцом. Разобрался со всем этим. Может быть, одно последнее наказание. Но не больше. Грейнджер. Больше никаких Грейнджер, чтобы е**ть мозги и напрягать член. И притягивать глаза Драко к своему рту, к влажным, припухшим, раскрасневшимся губам, к шее — средоточию крови, стенкам ее влажного распухшего рта. И внутри всего этого. Его дыхание. Его язык. Его пальцы. Его член. Этот жар, сосущий влажный жар. Она, упавшая на колени; обхватившие его пальцы, порхающий вокруг язык. Губы, сочащиеся, кровоточащие. Тугие. И слышать, как она задыхается под ним.

У Драко опять стоял. Так просто. Так просто, чтобы он встал — всего лишь языки, одна мысль о языках. А иногда.

Одна мысль о ее глазах.

Полное ох*ение.

Но маленький рот Грейнджер. Распахнутый до хруста челюстей, руки, сжимающие его, и он входит. Изо всех сил. Быстро. Сильнее и быстрее и глубже к ней в горло, чтобы почувствовать его дно. И все это время ее губы, ее губы так туго… он мог бы…

Рука Драко потянулась к члену. Он тер его сквозь штаны. Яростно. Даже не замечая этого. Ну вот, приехали. Стоило ему подумать, как это — делать с ней все эти похабные вещи. Злые. Аморальные. Восхитительно извращенно гедонистические. Безнравственные. И необходимые. Это слово начинало заслонять собой все.

Необходимые.

А Грейнджер стонала бы. Негромко. Не как Пэнси. Но она бы стонала — приглушено, тонко, остро, возбуждающе.

Шептать ей эти маленькие грязные штучки. От которых она станет мокрой. Чтобы бедра покрылись смазкой. И она извивалась, насаживаясь на его пальцы.

А потом — почувствовать ее языком. Проникнуть внутрь. Чтобы она скакала на его члене. Жестко и яростно. Грейнджер.

Грейнджер .

Мозг Драко как будто взорвался. Так быстро. Так больно. Стены рушились. А он был заперт внутри, в ловушке, с ней, с ее влажной и беззащитной и рвущейся кожей. Вспарывающие ногти. Терзающие зубы.

Хватаясь за ее волосы. Толкая изо всех сил на себя, проникая как можно глубже, в горло, в мозг. И ее холодные пальцы, обхватившие его ствол.

Этих мыслей было совершенно недостаточно. Даже близко. Он не мог увидеть этого. Не мог почувствовать .

Эти мысли. Они ненастоящие.

И единственная картинка в его мозгу, единственная четкая и настоящая и уместная часть Грейнджер — когда он кончил в штаны, прижавшись к своей дикой, безжалостной, раскаленной руке — смотрела на него сквозь его собственные сомкнутые веки. Ее глаза.

Эти глаза.

«Твои глаза, Грейнджер».

Он лежал на траве. Задыхаясь. Холодный воздух терзал и обжигал рвущуюся ткань легких. Наполнял ноздри и кружил голову. Звон. Его мозг звенел так громко.

Волны отвращения догнали его.

«Посмотрите на него. Валяется в грязи. Промерзший до костей.

Дрочит, как пятиклассник.

И кончает при мысли о ее глазах». Ее идиотских выцарапать-бы-их глазах. Меньше чем за минуту. Чертову минуту. Все это было неправильно. До последней мелочи. До костей, до сердцевины.

И где она сейчас? Вероятно, с Поттером, дает ему проделывать с собой все эти вещи. Возможно, разрешает ему самозабвенно целовать свою грязную п**у. В виде извинения. За то, что он был таким нехорошим мальчиком.

Нет. Все, что ему нужно — это удовлетворить потребность. После этого желание исчезнет, и он будет свободен. Его единственная проблема. Потребность чувствовать ее. Жажда запретного.