Андрей Столяров - Альбом идиота

Игнациус остановился, как вкопанный.

Еле различимая табличка белела над подворотней. «Сонная улица 12» было начертано на ней.

— Нет! — сказал он.

Быстро пересек улицу и рванул дверь телефона-автомата. Выудил из кармана номер, который дала ему сеньора Валентина. К счастью, бумажка не потерялась.

— Слушаю, — тут же ответил Стас.

— Приезжай и забери кольцо, — испытывая ненависть к самому себе, процедил Игнациус.

Стас пресекся.

— Отдаешь?

— Да.

— Точно?

— Ты же не глухой, дубина!

— Стой на этом месте и никуда не уходи! — волнуясь, крикнул Стас.

Игнациус бросил трубку.

Кончили! Хватит!

С него достаточно!

Что-то изменилось вокруг. Что-то с освещением. Зеленоватое радостное сияние озарило снег. До мельчайших подробностей проступили — трещинки на стенах, белое нутро сугробов, подагрические деревья в саду.

Он поднял голову.

Высоко над спящим городом, — бесшумно, точно в сказке, — напоминая о несбыточном, сыпался яркий звездный дождь.

Ойкумена пылала с четырех сторон. Горела соленая Гавань, где отряд Жукоеда разгромил портовые кабаки и разбил бочки с янтарным рыбьим жиром. Горел квартал Уродов, который подожгли сами жители — одноногие, безухие или слепые обитатели городского дна. Жарко трещали склады сукна в Казенном ряду — пламя раскинулось воющей стеной, и звероватые шишиги, выползшие из притонов, тащили узлы с награбленным. Величаво, грозно, торжественно перекатывал коричневые барханы дыма плоский Тараканий Чертог на Гниловодье, продолговатые искры, шипя, стреляли через парапет в зловонную сукровицу канала. Дул горячий ветер. Огненные клубы, испепеляя одним прикосновением, бродили по улицам. До небес вздымались хлопья тяжелой копоти. Шершни-убийцы, как вертолеты, гудящие над головой, задыхались в ней и шлепались на мостовую, ломая перепончатые слюдяные крылья. Багровая мгла окутала город. Люди ныряли в нее и растворялись без следа. Красный надрывный зрачок луны, словно приклеенный, висел над Башней. Валялась пустая хитиновая скорлупа — это Медный Палец прошел по Галерее, беспощадно вырезая дозорных. Зловеще и тихо светились в обморочных переулках пурпурные иглы чертополоха. Чертополох цветет, если корни его напитаны обильной кровью. Без четверти двенадцать, когда с шестигранника Башни упали девять гулких звенящих ударов, Громобой и Палец пошли на приступ Чертога и были отброшены копейщиками из дворцовой охраны — откатились, устилая холщовыми рубахами булыжник перед дворцом. — Вперед!!! — заглушая рыдающий вой огня, неумолимо ревел Экогаль. Четверо телохранителей — здоровенных, тупых, привычно-озлобленных деревенских парней, одетых в мелкую кольчугу до колен — окружали его, а тонконогие, как гончие псы, адъютанты переминались кучкой в ожидании приказов. Ордена и золотые перевязи сияли на их нетронутых мундирах. — Милорд, пошлите туда птицеглазых, — мучаясь, сказал Игнациус. — Вперед!!! — по-слоновьи ревел Экогаль. Серые толпы, ощетиненные топорами и дрекольем, снова двинулись на ворота. — Наследник с нами!.. Наследник Мариколя!.. — то и дело выкрикивали из колонн. Игнациус замечал, как при этих криках перешептываются офицеры, как бледнеет от ярости лицо Экогаля, как он кусает твердые губы и решительно, гневно стискивает фигурную рукоять меча. — Милорд, пошлите туда птицеглазых… — Личная дружина герцога, закованная в панцири и кольчуги, отливая синевой щитов, стояла на безопасном расстоянии и желтые квадратные штандарты с вышитым глазом орла гордо реяли над ней. — Я вас умоляю, милорд… — Серые толпы в панике катились обратно. Медный Палец, крутясь, как щепка в водовороте, пытался остановить их. Его быстро смяли. Оглушительно разрывались пороховые горшки. Арбалетчики, невидимые в узких бойницах, выкашивали целые ряды бегущих. — Мужичье, воевать не умеют, лапотники, — презрительно сказал Экогаль. Адъютанты почтительно засмеялись. Тогда Игнациус стиснул зубы и, спотыкаясь на деревянных ногах, побежал через пузатую площадь, испятнанную буграми распластанных тел. Он задыхался от копоти: воздух сгорел до пустоты. Но он высоко поднимал руку с кольцом, чтобы его узнали. Скорпион, как звезда, сверкал в багровом пульсирующем мареве. — Наследник!.. Наследник с нами!.. — Десятки прицельных глаз уперлись в него, стрелы звякали о булыжник, рвануло манжету на рукаве — сзади уже нарастал грозный камнепадный топот. Холщовые рубахи, дохнув резким потом, обогнали его. Оглянувшись, он увидел, что стремительный синий клин, будто облако, приближается к Чертогу. Экогаль все-таки двинул туда птицеглазых. Значит подействовало. Мародеры! Насильники! Игнациус отскочил. Крутобокая бомба жахнула по земле и шипящая чугунная смерть распорола воздух. Он упал, его подхватили. Ворота были сбиты с опор. Перемешанные отряды хлынули на широкое дворовое пространство. Брызнули стекла первого этажа. Покачнулась и рухнула в бассейн рогатая статуя Жука-самодержца. Все было кончено. — Мариколь!.. Мариколь!.. — раздавалось повсюду. Игнациус отталкивал жалкие мозолистые ладони, тянущиеся к нему за благословением. Все было кончено. Еще отчаянно рубились разрозненные звенья стражи — не прося пощады, зная, что пощады не будет, еще чадили сцепленные телеги, под прикрытием которых Громобой подошел к Чертогу, еще, поскрипывая, вращалась на сорванных петлях лепная половинка ворот, еще пищали гусеницы на мозаичном полу — корчась в судорогах, истекая творожистой лимфой, еще визжал приколотый к панелям прыщавый юнкер-бананоед, и начальник дворцовой охраны, топорща хитиновое крыло, еще вяло, со слабеющей силой отмахивался коротким мечом, еще забегали вперед телохранители, расчищая дорогу, принимая случайные стрелы — на себя, еще задушенно хрипели в ответвлениях коридоров, еще метались по картинным лаковым залам перепуганные горничные и лакеи, еще дымилась подожженная крыша и медным басом лупил набат на пожарной каланче — но все уже было кончено. Взбудораженный Экогаль, ухватив за клинышек бородки старого таракана в лиловом придворном камзоле, расшитом золотом, возил его по зеркальному паркету.

— Где Фукель?.. Говори, скотина!.. Где Цукерброд?.. Где мерзавец Лямблия?..

У таракана тряслись свекольные щеки и брызгала слюна из распахнутого ужасом фиолетового рта. Он едва выговаривал мутные фразы. Тайный Верховный Совет бежал… объявлен Звездный Интердикт… Его Святейшество наложили запрет на вход в Башню… погашены все три Радианта… ждут подхода туземцев и гвардии… праздник отменен… посланы гонцы на края Ойкумены к диким племенам тарантулов… не убивайте меня, милорд… я буду верно служить вам!.. — Экогаль бросил его и пнул ногой. — Эй, кто там? — закройте двери. Пошевеливайтесь! Мне — вина!.. — Адъютант развернул перед ним полотняную цветную карту города. Зажгли десятирожковый подсвечник. Восковая сушь изжелтила лица. Экогаль, склонясь у карты, выставил железные шипы на локтях. — Удержать Гавань… корабли… Один батальон… Арсенал… это — главные силы… Прежде всего — Арсенал… Городские заставы… Чертог… Казначейство… Среди сенаторов многооборотней… Клятва нового магистрата… Тарантулы боятся кипящей смолы… Хюммель! Как со смолой?.. — Человек послан, милорд!.. — Смена караулов… Тюрьма… Затопить лабиринт… А фаланги боятся беркутов, которые выклевывают им глаза… Хюммель!.. — Десять ручных беркутов, милорд! Сторожит Птах, сокольничий вашей милости!.. — Экогаль жадно прихлебывал горячее сардэ, заправленное специями. Игнациус без ног лежал в кресле. Он был полностью измочален. Хилый дрожащий кузнечик подал ему на подносе курящуюся паром фарфоровую чашку. Он отмахнулся. Небо сочной зеленью светилось над багровым туманом Ойкумены — шелестел звездный дождь. — Надо пробиваться в Башню, пока там не опомнились, — устало сказал он. (Экогаль с досадой пожал плечами.) — Один хороший удар и мы — там. (Экогаль иронически хмыкнул.) — Дайте мне птицеглазых, я протараню вам путь… — Идет гвардия, — ответил ему Экогаль, не разгибаясь. — Идут полчища тарантулов, идут сонмы ядовитых фаланг, это вы понимаете, сударь? Под городом два гнезда ос, сейчас их отпугивают пожары — но что потом?.. — У него болезненно дергалась щека. Один из адъютантов прошептал за спиной Игнациуса: — Сударь, вы сидите в присутствии его светлости. — Ну и что? — удивился Игнациус. Офицер тонко улыбнулся подстриженными усами. — Это не полагается по этикету, сударь… — Идите вы к черту, — сказал Игнациус. Взял с подноса горячую чашку и немного отпил. Наперченное вино обжигало. — Милорд, дайте мне отряд Жукоеда; наконец, дайте мне просто две сотни из ополчения, мы нанесем удар в самое сердце!.. — Он не слышал себя. За окном шумел целый лес голосов. — Наследник!.. Наследник с нами!.. — Экогаль раздраженно выплеснул остатки вина в камин. — Эй, кто там? Выставить охрану у подвалов с королевской казной! Все разграбят, мужичье сиволапое!.. — Лиловый таракан ползал перед ним и хватал за глянцевые сапоги, норовя поцеловать носок. — Жизнь!.. О, только жизнь, милорд!.. — но вдруг осмелев, просвистел что-то снизу вверх: неразборчивое, быстрым дыханием. Экогаль замер. — Ну да? Ну, если соврал! — Обернулся к портьере, застилающей половину громадного резного окна, слегка покачался на каблуках, видимо, предвкушая, и одним властным движением сорвал ее. — Ах! — Невысокий грушевидный человек в пестром костюме арлекина прижался за занавеской. Он даже не пошевелился, оцепенев зрачками на мучном лице. — Гусмар! Названный брат мой! — радостно воскликнул Экогаль. — Какая встреча!.. Брось кинжал, червяк, я же в латах, или ты забыл наши детские игры? — Кинжал стукнул о дерево. Подскочили очухавшиеся адъютанты. — Злодейское покушение!.. Разрешите, я прикончу подлеца!.. Вы не ранены, милорд?.. Какое счастье!.. — Заткнитесь, — сказал им Экогаль, любовно разглядывая Арлекина. — А я, признаться, думал, что ты сбежишь вместе с Тайным Верховным Советом. Или тебя не взяли, Гусмар? Предателей не любят. Есть все-таки справедливость в этом мире! Я повешу тебя на площади с барабанным боем — ты теперь дворянин. Уведите его!.. — Двое вытянутых офицеров приняли под руки бледного, как мел, обомлевшего, не дышащего Арлекина, который так и не проронил ни единого слова. За окном неожиданно грянуло: — Моя милашка милее всех! У ней рубашка короче всех!.. — Сермяжное воинство расползалось в пьяном угаре. — Если вы, милорд, не дадите мне людей, то я пойду один и сам переведу стрелки, — с тихим бешенством, приподнимаясь, сказал Игнациус. На часах было без десяти полночь. Экогаль обратил к нему крупное бритое лицо в разводах черной пыли. — Не забывайтесь, сударь. Командую здесь все-таки я!.. — Он ощерился, показав лошадиные зубы. Мощно отпихнув караульных, в залу ввалился Громобой — истерзанный, волосатый, забрызганный кровью по кожаной куртке ремесленника. В немой ярости разевал пасть. Щурясь на него, Экогаль, будто приняв некое решение, лениво опустился в кресло и отхлебнул вина. — Я вас слушаю, друг мой, — приветливо сказал он, поведя ладонью. Громобой задыхался. — Ваши люди, милорд… Они убили Бобра, они арестовали Вертлягу и Коршуна, они ставят своих офицеров командовать нашими отрядами, они разбили в подвалах бочонки с брагой и опаивают моих мужиков, сейчас они намереваются повесить Лисицу, который первым ворвался в Чертог!.. — Громобой дернул на груди истлевшую рубаху и вытащил из-за пояса грубый помятый свиток с печатями. — Вот ваши привилегии, написанные вашей собственной рукой, милорд! Я плюю на них! Я увожу своих собратьев из города, и меня больше не обманут никакие ваши посулы и обещания!.. — Он повернулся и прорычал на телохранителя, загородившего двери: — Прочь с дороги!.. — но тут же странно крякнул и попятился, как сумасшедший, нелепо размахивая руками: а-а-а… — сел в камин на груды угля и пепла. Из горла его, в розовой ямке между ключицами, торчала рукоять ножа. — Вы с ума сошли, — одними губами сказал Игнациус, потому что отчетливо прозрел вдруг свою судьбу. И действительно, трое других телохранителей мгновенно зажали его в плотные жесткие тиски — не шелохнуться. — Что это значит, милорд?!. — Вы мне мешаете, — мельком ответил Экогаль, изучая карту. — Вы слишком популярны среди черни. Наследник!.. Плохо, когда на одном теле сразу две головы. Хотите вина? Не беспокойтесь, сударь: посидите в подвале, подумаете… Кольцо Мариколя охраняет вашу жизнь, но не вашу свободу. — Длинным змеиным шипением закатился очнувшийся Арлекин. Он смеялся, надувая толстые губы. — А вы думали, сударь, что герцог и в самом деле намеревается повернуть Звездный Круг и разрушить Ойкумену? Вы наивны, сударь… Кем он тогда будет управлять, где будет его империя? Нет, сударь, герцогу нужна власть и только власть — люди, насекомые, — ему все едино. — У него текли через пудру бессильные жалкие слезы. Грушевидное тело заколыхалось. Экогаль взял его за пышные сборки воротника так, что материя затрещала. — Ты умен, Гусмар. Ах, как ты умен… Я бы хоть сейчас назначил тебя своим сенешалем. Но ты слишком умен, чтобы оставаться в живых, — глаза его стремительно расширились: приседая и мучаясь, в дверях привалился распаренный Жукоед и с трудом выталкивал из горла сипящий перегоревший воздух. — Мы разбиты, милорд!.. Мой отряд разбит!.. Гвардия вошла в город!.. Мужики бегут!.. На улицах резня!.. Нет сил удержать!.. Спасайтесь, милорд, пока это возможно!.. — Жукоед был всклокочен, в космах его застряли репьи. А вдоль скулы протянулась кровавая свежая рана. Игнациус почувствовал, как ослабли сдавившие его мускулы. Пороховой высверк внезапно покачнул здание, вылетели свинцовые рамы, пугающее каменное ядро вкатилось в залу из багровой уличной мерклости. — Проклятье!.. — звучно сказал Экогаль и блестящим полукругом меча разрубил инкрустированный столик…