Роберт Сильверберг - Истинное вино Эрзуина Тейла

Пуилейн из Гиуза был одним из тех счастливцев, кто с рождения пользуется всеми мыслимыми жизненными благами. Его отец владел обширным поместьем в южной, наиболее плодородной части полуострова Кларитант, а мать происходила из древнего рода чародеев, в котором из поколения в поколение передавались секреты великой магии. Кроме того, он унаследовал от родителей крепкое здоровье, стройное, мускулистое тело и незаурядный ум.

Однако, несмотря на все подарки судьбы, Пуилейн отличался необъяснимой и неискоренимой склонностью к меланхолии. Он жил на берегу Клорпентинского моря в огромном доме с изящными лоджиями и пилястрами, защищенном сторожевыми башнями с узкими бойницами и подъемным мостом. Лишь немногим позволялось нарушать уединение Пуилейна. Время от времени его душа погружалась в темные пучины депрессии, смягчить которую удавалось лишь одним способом — поглощая неумеренное количество крепких напитков. Мир одряхлел и приближался к неизбежной гибели, даже скалы истерлись и сгладились от старости. Каждая былинка несла в себе воспоминания о давних веках, и сам Пуилейн с детских лет отчетливо понимал, что будущее являет собой пустой сосуд и только необозримое прошлое еще способно поддерживать зыбкость настоящего. В этом знании и заключался источник его неизбывной печали.

Лишь с усердием налегая на вино, он получал возможность на время отбросить мрачные мысли. Вино открывало ему дорогу к высокому искусству поэзии, сладкозвучные строки лились из уст Пуилейна нескончаемым потоком, позволяя ему освободиться из пут уныния. Он в совершенстве владел всеми формами стихосложения, будь то сонет или секстина, [1] Секстина — стихотворение на две рифмы (твердая форма), состоящее из шести строф, каждая из которых включает по шесть стихов, причем каждая новая строфа повторяет конечные слова предыдущей. вилланелла [2] Вилланелла — жесткая поэтическая форма с повторяющимися строфами, стихотворение, состоящее из девятнадцати строк: пяти трехстиший и одного завершающего четверостишия. или фривольная шансонетка, так почитаемая презирающими рифму поэтами из Шептон-Ома. Его стихи были превосходны, но даже в самом веселом из них звучала нотка черного отчаяния. На дне чаши с вином он видел все ту же беспощадную истину, утверждавшую, что дни этого мира сочтены, что солнце — всего лишь остывающий красный уголек в бескрайнем черном небе, что все людские надежды и усилия тщетны. Эта насмешка судьбы отравляла даже самые светлые его чувства.

И тогда, сидя в добровольном затворничестве в своем прекрасном доме, возвышающемся над Гиузом — столицей благословенного Клаританта, наслаждаясь самыми изысканными винами или любуясь диковинками из своей коллекции и экзотическими растениями в саду, он радовал немногочисленных друзей такими, к примеру, стихами:

— Как восхитительны эти стихи! — воскликнул Джимбитер Солиптан, стройный и веселый мужчина в зеленых дамастовых [3] Дамаст (камка) — ткань (обычно шелковая) с рисунком, образованным блестящим атласным переплетением нитей на матовом фоне полотняного переплетения. брюках и алой рубашке из морского шелка. [4] Морской шелк (виссон) — тонкая ткань, которую изготавливали из волокна, выделяемого некоторыми видами моллюсков. Из виссона шились одежды первосвященников, царей и фараонов. Пожалуй, его можно было назвать самым близким другом Пуилейна, несмотря на полную противоположность их характеров. — Они вызывают у меня желание петь, танцевать и еще…

Джимбитер не договорил, но бросил многозначительный взгляд на буфет в дальнем углу комнаты.

— Да, я знаю — и еще выпить вина.

Пуилейн поднялся из-за стола и подошел к буфету из черного сандалового дерева, расписанного ярко-голубым и золотистым орнаментом, где он держал недельный запас вина. На мгновение он задумался над выстроенными в ряд бутылями, затем обхватил горлышко одной из них. Багровый напиток радостно сверкал сквозь бледно-лиловое стекло.

— Одно из лучших, — объявил Пуилейн. — Кларет с виноградников долины Скома в Асколезе. Он ждал этого вечера сорок лет. Чего еще дожидаться? А ну как другого случая не представится?

— Пуилейн, ты же сам только что сказал: «Как знать, может, это последний закат». Зачем же ты прячешь от меня Истинное вино Эрзуина Тейла? Мы должны попробовать его, пока есть возможность. Или ты против?

Пуилейн печально усмехнулся и посмотрел на украшенную узором дверь в дальней стене зала, где под защитой сильных заклинаний хранились самые лучшие его вина.

— Возможно, сегодня еще не конец света. По крайней мере, я не вижу никаких очевидных его признаков. А Истинное вино подобает пить только по особым случаям. Я пока не стану открывать его. Но и то вино, что сейчас у меня в руках, тоже недурно. Убедись сам.

Он прошептал заклинание, снимающее печать, и наклонил горлышко бутыли, наливая вино в прозрачные бокалы с пурпурно-золотой каймой. Напиток удивительным образом начал менять цвет: сперва с багрового на густо-малиновый, затем стал пунцовым, сиреневым, лиловым с топазовыми искорками и завершил спектр превращений великолепным медно-золотым оттенком.

— Идем.

Он провел друга на смотровую площадку, обращенную к заливу. Они уселись в кресла по обе стороны от большой вазы из черного фарфора, над которой величественно парила в воздухе такая же черная фарфоровая рыбка. Это была одна из самых любимых вещей в коллекции Пуилейна.

Ночь опускалась на Гиуз. Красное солнце обессиленно повисло над морем. Звезды, слепящие глаза, уже заблестели на потемневшей части небосвода, выстраиваясь в знакомые созвездия: Древний Нимб, Перекрещенные Мечи, Плащ Кантенакса, Клешня. Воздух с каждой минутой становился все холодней. Даже здесь, на далеком юге, защищенном от пронизывающих ветров, что гуляют по просторам Альмери и всего Великого Мотолама, высокими Келпусарскими горами, было не скрыться от ночных холодов. Даже здесь то скудное дневное тепло, которое еще могло дать остывающее солнце, с наступлением темноты улетало в пустоту сквозь истончившуюся атмосферу.