Евгений Эс - Седой

Учитывая, с какой легкостью и скоростью он написал первые два стихотворения, такими темпами он мог в очень короткое время настрочить целый сборник стихов. Причем стихов такого высочайшего уровня, которого мир Осаны еще не видел. Сомов, конечно, понятия не имел, как обстоят дела с поэзией у людей, пока ему доводилось слышать лишь вирши орков, и у них-то он точно прослыл бы Байроном и Пушкиным в одном лице. Однако Виктор нисколько не сомневался, что и в Останде творения земных классиков ожидает фурор. Иначе и быть не может. Вот и подарок для господина Преана, который не только сделает его известным, но и прославит мага-алкоголика в веках. Но поразмыслив немного, Сомов решил, что не стоит торопиться и отдавать шедевры земных классиков Эргису.

Работу над переводом стихов пришлось отложить и бежать по требованию хозяина к нему в каюту. Преан сегодня вышел из запоя и был непривычно трезвым и хмурым. Он пригласил Сомова присесть за стол, выложил перед ним свою книгу и уставился мутным взглядом.

— Я научил тебя говорить и читать, — не стал скромничать маг, — и теперь ты в состоянии самостоятельно насладиться высоким литературным искусством. Дарю тебе мое сочинение. Читай, Сангин, и наслаждайся.

— Спасибо, хозяин, — поклонился Виктор, — Вы необычайно добры.

Он взял книгу со стола, на котором, кроме всего прочего, лежала старая остандская газета. Сомов рассеяно посмотрел на печатное издание, невольно задержался взглядом, и тут его озарила идея. Идея с большой буквы. Даже навскидку было ясно, что воплотить эту идею будет проще простого, а создателю она сулит и всемирную славу, и неплохие деньги. Все было настолько просто, что студент удивился, как же он раньше до этого не додумался.

— Господин Преан, — заискивающе спросил Виктор, — А нет ли у вас словаря? Вдруг в вашей книге мне попадутся непонятные выражения, а я не хочу пропустить ни одного слова из вашего гениального произведения.

Хозяин криво улыбнулся неприкрытой лести и дал Сомову толстенный словарь в потертой кожаной обложке. Теперь у Виктора было все, что требовалось для реализации его плана. Он посмотрел прямо в глаза Эргису и уже другим голосом твердо и уверенно произнес:

— Господин Преан, у меня тоже есть для вас подарок. Завтра вы получите то, что принесет вам всемирную известность, славу и деньги. Я же ожидаю получить за это обещанную свободу.

Улыбка сбежала с лица мага, а глаза его ожили и заблестели.

— Завтра? — переспросил он и облизнул внезапно пересохшие губы.

— Завтра, господин Преан, — подтвердил Сомов и снова напомнил: — А взамен я получу свободу.

— Конечно, конечно, — поспешил согласиться маг, а оставшись один, распахнул окно и долго смотрел на волны атлантического океана, — Какого черта я ему верю? — спрашивал сам себя Эргис и не находил ответа.

Преан вздохнул и достал бутылку вина, задумчиво повертел ее в руках, разглядывая этикетку, а затем еще раз вздохнул и с сожалением убрал бутылку на место.

Сомов тем временем выпросил у плотника линейку, а вернувшись в кубрик, принялся за черчение. Когда чертеж был закончен, начал вдоль и поперек перерывать словарь и делать записи на отдельных листах. К вечеру, когда он почти завершил работу, на палубе вдруг раздались радостные крики, а в кубрик свесился матрос вниз головой и выкрикнул:

— Останд!

Все разом помчались наверх и Виктор, не удержавшись, полез вслед за остальными. Честно говоря, берег Останда ничем не отличался от эльфийского берега, и смотреть было не на что. Те же горы покрытые лесом, свозь которые местами прорвались голые вершины скал, а над ними все то же грязное пасмурное небо. Но общая радость команды невольно передалась Виктору, и он заулыбался, как и все остальные. Единодушному настроению поддался и обычно суровый капитан, который приказал выдать всем матросам по чарке вина, и радость повысилась до ликования. Вслед за бочонком вина свободные от дел моряки устремились в кубрик, а вахтенные матросы проводили их завистливыми взглядами. Виктор, слегка подмерзнув, покинул палубу одним из последних и вернулся к прерванной работе со словарем.

В кубрике набилось огромное количество народа. Кроме постоянно обитающих здесь моряков пришли матросы из котельной и почти весь обслуживающий персонал. Виктора зажали в углу на рундуке и мешали работать. Несколько раз Сомова просили поиграть на гитаре и предлагали выпить, но лишь отнекивался — позже. Краем уха он слышал, как разговоры перескакивают с одной темы на другую, и в какой-то момент речь зашла о кораблях-призраках. Вот тогда Виктор, захваченный новой идеей, отложил работу для Преана в сторону и второпях набросал текст песни «Летучий голландец», слышанный им в исполнении Лермана. И когда его в очередной раз попросили сыграть он не стал отказываться и пробрался в центр кубрика. Матросы оживились, раздвинулись, освобождая место за столом, и передали гитару.

— Сотни лет тому назад, — начал предысторию Виктор своим хриплым низким голосом, — альтийский капитан взял на борт молодую пару. Капитану очень понравилась девушка, он убил ее суженого, а девушкой попытался овладеть силой, но она вырвалась и бросилась за борт. Затем огибая мыс Бурь, его корабль попал в ужасный шторм. Матросы стали роптать и предлагали переждать непогоду в спокойной бухте. Капитан убил всех недовольных и поклялся, что никто из команды не ступит на берег, пока они не обогнут мыс, даже если для этого потребуется вечность. Этим он навлек на свое судно страшное проклятье. С тех пор его корабль с черными парусами и мертвой неуязвимой командой бороздит волны океана. И никто из команды не может сойти на берег и горе тому, кто встретит его черные паруса в открытом океане.

Виктор перехватил удобнее гитару, прошелся по струнам перебором и, поначалу грустно и негромко но, постепенно повышая голос и напряжение запел:

И повторил припев с хриплым надрывом, вкладывая в него всю свою боль и отчаяние:

Он бил по струнам все сильнее взвинчивая себя и слушателей, и не узнавая свой низкий и хриплый голос, а когда закончил последний куплет, и затихли звуки струн, в кубрике наступила гробовая тишина. Стало слышно, как жалобно скрипят доски бортов и мощно ударяют волны в форштевень.

— Ну, ты, Седой, даешь. У меня мурашки по коже от твоей песни, — первым очнулся от наваждения и нарушил мертвое молчание боцман, — Вот это ты нагнал на нас жути. Какая странная песня. Ни начала нет, ни конца. Откуда ты только ее взял?