Евгений Эс - Седой

— Я хотел бы присоединиться к словам благодарности в ваш адрес, господин Обост, — почтительно начал Сомов, на которого скрипач среди общего шума не сразу обратил внимание, — Ваша музыка настолько великолепна, что вдохновила меня написать песню в вашу честь. Если позволите, то я ее исполню прямо сейчас.

Обост, наконец, заметил Виктора и с благосклонной улыбкой дозволил исполнить посвященную ему оду. Приосанился и даже задрал подбородок.

Гости еще шумели и смеялись, когда зазвучали первые аккорды гитары. А когда раздался проникающий в самые души хриплый голос Сомова, моментально притихли и удивленно раскрыли глаза и уши. Виктор начал петь почти без проигрыша:

Краем глаза Сомов наблюдал, как с лица Обоста медленно сползает улыбка, и легкое недоумение переходит в полнейшее изумление и смущение. Как братья художники замирают в самых неудобных позах, повернув головы в его сторону. Как проливается вино из переполненной чащи, как недолго дымят трубки, оставленные на столе, и незаметно гаснут без присмотра. Как кто-то застыл с надкушенным яблоком перед открытым ртом или замер с ножом, занесенным чтобы нарезать мясо, а кто-то наоборот выронил из рук столовый прибор, не замечая этого. И как горят глаза Авика полные восхищения. Слушатели попали в плен странного хриплого голоса и необычной музыки Виктора. Оставалось допеть последний куплет:

Виктор закончил петь и мягко накрыл ладонью резонаторное отверстие гитары, словно выключая звук. В полной тишине он с достоинством поклонился Обосту, который пребывал в полной растерянности и не смог отыскать подходящих ответных слов. Старик был повержен. Зато слова нашлись у веселого Авика.

— Повторите! — громко и торжествующе завопил он.

И тут же его просьбу со всех сторон эхом подхватили присутствующие.

Сомов поднял руки, призывая возбужденных художников к тишине.

— Я с удовольствием сыграю и спою еще раз друзья, но только при одном условии, — он повернулся к Обосту, — если маэстро окажет честь и поддержит меня своей неподражаемой игрой на скрипке.

Старик нерешительно посмотрел по сторонам. Он презирал остальную музыкальную братию, принципиально играл только единолично и этим кичился. Но игра молодого седого гитариста ему неожиданно понравилась, вот только признаваться в этом даже самому себе он не хотел. И пока Обост пытался сообразить, как ему вести себя в этой неординарной ситуации доброжелатели уже сунули ему смычок и скрипку в руки.

Виктор взял несколько аккордов, но видя, что старый скрипач его не проявляет инициативы, вновь повел мелодию сам. Он пропел всю песню, но упрямый старик так и не притронулся к скрипке, хотя и не сводил с Виктора расширенных красных глаз, словно чего-то ждал. А когда Сомов не прекращая играть, сделал ему приглашающий жест, маэстро вскинул-таки скрипку к подбородку и повел свою партию, идеально вписывая ее в мелодию и придавая ей пронзительную грусть. Виктор еще раз перепел последний куплет и дал возможность маэстро в полной мере продемонстрировать свое виртуозное владение скрипкой. Их выступление дуэтом было признано бесподобным. Практически все слушатели были люди творческие и смогли оценить игру музыкантов по достоинству. Сомова и Обоста засыпали комплиментами и облепили со всех сторон на долгое время. Виктору пьяные и щедрые художники предложили нарисовать его портрет и даже готовы были сделать это бесплатно от чего он вежливо, но категорично отказался. Отбился он и от слишком откровенных намеков на сексуальные отношения от нескольких актрис, но уже не так уверенно. Гости не обошли вниманием и радостного Лакиса, который теперь выкручивался под градом неудобных вопросов — где ему удалось отыскать этого удивительного гитариста с таким неподражаемым голосом. Говорить правду, что это, дескать, мой приятель бандит, лекарь не мог и врал напропалую. С большим трудом Авик и Виктор вырвались из распаленной хмельной компании, которая ни за что не хотела их отпускать. Нельзя было сказать, что Обост и Сомов расстались друзьями, но с уважением друг к другу и в заверениях, что для каждого было большой честью играть вместе.

Само знакомство с веселыми художниками состоялось задолго до этого случая, а причиной послужило посещение Сомовым центрального храма богов Авра и Уры. Виктор был не просто удивлен художественной отделкой главного храма, над которым работали лучшие мастера кисти и резца Маркатана, он был абсолютно раздавлен глядя, как гармонично переплетались скульптуры, картины и архитектурные решения внутри здания. Трудно было отследить, где заканчивалось одно произведение искусства и где начиналось другое, терялись стены, таял купол храма, а все вместе воспринималось единым всплеском необычайной красоты и божественного величия. Только закоренелый атеизм Сомова не позволил ему склонить голову перед местными богами, имеющими такие нереальные и потрясающие храмы. А вот посмотреть на мастеров, создающих подобные чудеса, ему стало любопытно, и он не стал отказываться от предложения Лакиса заглянуть в их мастерские. То, что писали на своих полотнах и ваяли из камня неприхотливые люди в убогих тесных мастерских, можно было смело называть шедеврами мирового искусства. Художники работали в классическом и академическом стиле, где главенствовал антропоцентризм. Они воспевали образ человека и его деятельность, перенося светскую жизнь даже в религиозные мотивы. Боги в их работах были больше похожи на обычных смертных, чем на небожителей, а вот в изображениях слуг зла явно просвечивали черты вампиров, орков и гномов. Кроме религиозных картин особой популярностью пользовались портреты, которые обожали и заказывали в огромных количествах состоятельные граждане Маркатана. Не были обойдены вниманием и пейзажи, хотя чаще они использовались фоном для портретов, а не как самостоятельные произведения. Изображения всегда были живые реалистичные без каких-либо условностей. Никакого тебе авангардизма, импрессионизма, кубизма и прочих контркультурных измов, которые сам Виктор никогда не понимал и боялся в этом признаться.

Впрочем, будучи пытливым юношей, он как-то честно попытался найти тайный смысл и невидимую ему красоту в Черном квадрате Малевича. Но сколько не вглядывался так ничего и не увидел. Он даже обращался к различным источникам и выяснил, что Черный квадрат задумывался, как часть триптиха, где присутствовали еще Черный круг и Черный крест. Но эта информация только еще больше запутала молодого человека. Почему квадрат всемирно известен и обсуждаем, тогда как о круге и кресте, известно лишь специалистам? А ведь и круг, и крест несколько сложнее, чем квадрат. Хотя, какое уж тут сложнее? Подобного рода квадрат способен нарисовать абсолютно любой школьник. И займет это у него, даже у самого нерадивого, от силы полчаса. А вот ты попробуй повторить Джоконду Леонардо да Винчи. Не получится? То-то и оно. Конечно, дело не в возможности повторить работу мастера и не во времени потраченном на работу, а в чем-то другом. Но в чем именно? Оказаться первым? Так Малевич и не был первым, даже несмотря на то, что на обороте холста он указал дату создания на два года раньше, чем это было в действительности. По большому счету его картина вообще являлась плагиатом, так как самый первый черный квадрат был создан еще в далеком семнадцатом веке английским художником Фладом. И опять же, еще до Малевича, в девятнадцатом веке, другой художник Пол Билхолд нарисовал свой черный квадрат с совершенно замечательным названием «Ночная драка негров в подвале». Но разве кто слышал об этих более ранних работах? И как же это понять, что по замыслу Малевича, черный квадрат символизирует чистую форму и бесконечное пространство, а по замыслу Билхолда драку негров в подвале. Картины то у обоих одинаковые.