Вероника Иванова - Осколки (Трилогия)

— Наверное.

Не спорю, протягивая ладони навстречу язычкам пламени. Маг неразборчиво ругается.

— Что-то случилось?

— Ничего.

— Так чем ты недоволен?

Молчание. Слишком долгое, чтобы быть настоящим ответом на мой вопрос.

— Ладно, не хочешь говорить об этом, скажи другое. Зачем ты пошел за мной?

В темных глазах пляшут отсветы костра и светлячки недоумения, словно Мэтт считает: я и так все знаю, но нарочно строю из себя простачка.

— Я спрашиваю совершенно серьезно, без цели обидеть тебя или посмеяться над тобой. Мне нужно это знать.

— Просто так, — неохотно буркает маг.

— Просто так ничего не происходит. Любое событие имеет причину своего происхождения, правда, иногда она прячется слишком глубоко, чтобы быть очевидной. Ну же?

Упрямо отвернувшаяся светловолосая голова.

— Пойми, это не из любопытства! Я и так наделал кучу ошибок, в том числе и в отношении тебя… Больше не хочу ошибаться. Ты против?

Веселое потрескивание хвороста. Гул моря, в очередной раз атакующего берег в бесплодной попытке отвоевать некогда утерянные просторы.

— Послушай, Мэтт. Наверное, мне нужно извиниться за наш последний разговор… Признаю, вспылил. Да, у меня были причины для дурного настроения, но я не должен был вымещать свою злость на тебе. Если сочтешь возможным, прости.

Я вижу его профиль с упрямо заострившимся носом и плотно сжатыми губами. О чем сейчас думает молодой маг? С какими демонами борется в своей душе? Не узнаю, пока мысли не будут доверены словам, а значит, вынужден ждать, терпеливо и покорно.

Но долго ждать не приходится:

— Тогда и ты… прости.

— За что?

— Я кричал, что ты ни о ком не думаешь и ни за кого не волнуешься.

Беззаботно улыбаюсь:

— Возможно, так оно и есть.

— А еще врешь все время.

— И это может быть верным.

— Ну зачем ты это делаешь?!

Наконец-то он снова смотрит мне в глаза, отчаянно и непонимающе.

— Что я делаю?

— Зачем ты прячешь свою боль? Ведь она есть в тебе, и ее много, правда?

Настает мой черед отвести взгляд. На мгновение.

— Есть. Но я не хочу, чтобы она стала болью еще для кого-то.

— А разве не говорят: надо поделиться своими бедами, чтобы они уменьшились?

— Говорят. Но это не всегда возможно. И уж точно, не всегда помогает… — Стоп. Кажется, я расковырял искомую занозу. Теперь нужно ее извлечь. — Но пробовать нужно. Ты пробовал?

— Вот еще! У меня нет таких бед, чтобы…

— А я чувствую, что есть. Признаешься?

— В чем я должен признаваться? — Мэтт переходит из нападения в оборону.

— В своих заблуждениях.

— У меня нет заблуждений!

— Позволь не согласиться. Есть. И наверняка, глупые.

— Да какое ты имеешь право…

— Никакого.

Маг осекается, растерянно хлопнув ресницами.

— Но…

— Я просто высказываю свое мнение. Оно не обязано быть правильным и подходящим для тебя. Но оно может помочь тебе изменить свое. Если пожелаешь, конечно.

Могу предположить, что его гложет. Уже догадываюсь. Но если он услышит свое горе в моем изложении, не поймет и не простит. Нет, не меня, а само горе.

— Я…

Жду, глядя на покрывающиеся вуалью пепла веточки. И буду ждать хоть целую вечность: если я не смог спасти одну жизнь, то другую, находящуюся в моих ладонях, уже не упущу.

— Я видел, как она умирала.

Понятно. Подглядывал за мной и Юлеми. Мальчишка… Впрочем, ему это, похоже, пошло на пользу.

— Я видел твое лицо. Оно… Ты словно был с ней у самого Порога, а потом шагнул за него. Почему?

— Малышку кто-то должен был проводить, чтобы ей не было страшно и одиноко.

— Но почему ты?

— Потому что ничем другим я помочь не мог.

— Я не об этом! — Отчаянный возглас. — Зачем ты открыл свое сердце ради…

— Такой мелочи, как умирающий ребенок? В самом деле, зачем? Ни выгоды, ни удовольствия… А ты не допускаешь мысли, что с открытым сердцем легче жить, чем запираясь на засовы?

— Нет! — Почти выкрикнул Мэтт. — Не легче! Я тоже…

— Открыл сердце как-то раз, но не тому человеку. Понимаю. Так бывает. Но глупо обижаться на зимние холода, когда знаешь: будут и страстная весна, и знойное лето, и щедрая осень. Не надо переносить разочарования в будущее. Оставь их прошлому.

— Но это так трудно!

— Знаю.

Я потянулся и потрогал рубашку. Почти сухая. Скоро можно будет одеться. Хоть наступившая ночь и теплая, а спать на ворохе сухих водорослей все же приятнее в одежде, нежели голышом.

— И как же быть?

— Позволить времени все расставить по местам… Наставница была твоей первой любовью, да?

Мэтт молча кивнул.

— В каком возрасте ты поступил к ней в обучение?

— Мне как раз исполнилось двенадцать.

— И сначала ты видел в ней мать, а потом, когда чуть повзрослел, начал находить в ее снисходительности и опеке совсем другие оттенки чувства. Верно?

— Да. Она была… очень доброй. То есть, мне казалось, что она добрая и ласковая. Она…

— Позволяла собой восхищаться, и ты не смог устоять.

— А ты бы смог? — Испытующий взгляд с другой стороны костра.

— Нет, — я вспомнил Магрит. — Собственно, я тоже был безумно влюблен в свою наставницу. И сейчас влюблен, хотя знаю, что она не совершенна.

— Но она не предавала тебя!

— Это как посмотреть. Она знала, через какие трудности мне предстоит пройти, но никоим образом не предупредила. Даже не намекнула… И когда я упал носом в грязь, не подала мне руки, а спокойно ожидала, пока сам смогу подняться на ноги. Но я все равно ее люблю.

— Она ведь не желала твоей смерти?

— Честно говоря, не поручусь до конца. Она предполагала и такой исход, но была рада, когда обошлось без жертв. Возможно, и твоя возлюбленная испытала бы облегчение, узнав, что ты остался невредим.

— Неправда! — Мэтт зло скривился. — Ей было плевать на меня. Она ловко управляла моими мыслями и желаниями, но как человек, я для нее не существовал.

— Быть может. Не знаю. Но что тебя больше гложет: ее предательство или собственная глупость?

— Я не…

— Хорошо, скажу иначе: собственная наивность. Подумай хорошенько. От этого выбора многое зависит.

— Разве?

— Не веришь? Поясню. Перед тобой открываются два пути. Если ты будешь снова и снова злиться, вспоминая, как тебя предали, то со временем почувствуешь желание отомстить, предав кого-то другого. Мол, пусть он или она страдают так же, как страдал я. Но если ты примешь свои недостатки и поймешь, почему они привели к такому печальному исходу, ты сможешь их побороть. Ну, хоть частично. Поэтому выбор трудный, но необходимый. Чего ты хочешь? Уподобиться своей наставнице или…

— Тебе?

— А я здесь причем?

— Ты… Ведь там, во дворе у лекаря, ты защитил меня от «молота», да?

Улыбаюсь:

— И что?

— Почему ты так поступил? Мы же не были друзьями, да и вообще товарищами.