Вероника Иванова - Осколки (Трилогия)

Незнакомки уже не было на ступенях: она летела вниз, спрыгнув прямо с галереи во двор, а вслед отправились арбалетная стрела и целый выводок метательных ножей. Бесполезно: ткань накидки, вовремя скинутой с плеч, сбила направление и погасила скорость оружия. Убийца незаметной тенью шмыгнула между створками, во внешний двор, а стражники так и остались недвижными.

Преследовать? Время упущено. Да и кого преследовать? Женщину, лицо которой мне не известно? Правда, я всегда смогу ее опознать, но для этого нужно находиться рядом, а она… Уже далеко. Совсем далеко.

Я повернулся, намереваясь устроить разнос своим нерадивым телохранителям, но гневные слова застыли на подходе к горлу.

Баллиг неподвижно лежал на полу галереи, а у Кириан, на коленях стоящей рядом, глаза подозрительно блестели. Слезами.

Я бухнулся рядом, зарабатывая парочку синяков, и склонился над «панцирем».

Телохранители не носят громоздких доспехов. И вообще доспехов толком не носят, потому что должны успеть защитить не свое тело, а чужое. Троица, приставленная ко мне, следовала тому же правилу, и на Баллиге была только одежда из плотного сукна и кожи, разумеется, не способная остановить удар. Тем более, много ударов сразу.

Так и не использованным по назначению кинжалом я рассек камзол и рубашку, добираясь до ран, полученных моим верным защитником, а когда отвел обрывки ткани в сторону… Кириан почти перестала дышать.

Тело Баллига было взрезано: грудь, живот, то, что пониже — все зияло ранами. Глубокими. Очень глубокими. И кажется, даже кости были изломаны. С какой же силой была проведена атака? Невозможно большой, если бородач так плохо выглядит. Если…

Если он умирает.

Я дотронулся до заметно побледневшей даже в сумерках щеки. Веки Баллига вздрогнули, приподнимаясь, и тусклые от боли глаза взглянули на меня все с той же заботой:

— С вами все хорошо?

— Да, не волнуйся! Не трать силы зря.

— Они мне уже не понадобятся, dan… Я ухожу. Простите, что так скоро. И… вы отпустите меня?

Он не просил: Баллиг никогда не считал себя вправе о чем-то просить. Он всего лишь напоминал мне о моих обязанностях. Как всегда. За это, наверное, я так и люблю своего «медведя», свою большую игрушку… Которую у меня отняли. Будь ты проклята, слышишь? Я никогда не забуду то, что ты сделала. Даже после того, как убью. Сам. Своими руками. И ты будешь умирать так долго, как это только возможно!

— Dan?

Совсем тихо, из последних сил. Да, я помню о том, что должен. Я все сделаю как надо.

Моя ладонь легла на левую сторону груди Баллига, туда, где еще билось его сердце, билось тяжело и мучительно. И оно будет биться, не давая страданиям уйти, до тех пор, пока… Господин не отпустит своего слугу. Нет, не слугу. Раба.

Кровь всегда обжигает, но в этот миг я не чувствовал тепла. И холода не чувствовал. Липкая лужица, вздрагивающая под рукой — вот и все, что осталось. Вот и все…

— Предписанное исполнено.

Ты спас меня от смерти, закрыв своим телом. Не из любви, не из дружбы, только лишь потому, что это было твоим долгом. Долгом, на который ты не напрашивался, но и от которого не пытался убегать. Я запомню, Баллиг. Запомню, что ни страх, ни отвага не обладают силой, которой наделен долг. Если, конечно, он начинает свое исполнение в глубине сердца…

Два слова.

Как только последний звук утих, израненная грудь вздрогнула. В последний раз. А потом в наступившей тишине раздался тревожный вопрос Хонка:

— Что с вашей рукой?

— Рукой?

Я перевел взгляд направо. Да все, как обычно: рука и рука. Только из плеча торчит какая-то железка, но разве это страшно?

— Не двигайтесь!

Это уже вопль Кириан.

— Да вы что, с ума все посходили?

Делаю попытку подняться на ноги, но Хонк не позволяет: валит меня обратно и прижимает к полу.

— Эй, что за…

Кириан осторожно касается чего-то в области моего живота, и я дергаюсь, пытаясь вырваться из объятий «левой клешни», потому что мне… больно. Очень больно. А это значит, что раны Баллига были не просто глубокими. Они были сквозными .

Квартал Линт, королевский Приют Немощных Духом,

последняя треть ночной вахты

Шлепок по щеке. Моей. Еще один.

Не открывая глаз, сообщаю нетерпеливому надоеде все, что о нем думаю. Речь укладывается в минуту красочных выражений. И что слышу в ответ?

Радостное:

— Слава богам, очнулся!

Теперь можно сурово раздвинуть веки и взглянуть на виновника моего пробуждения. На Олли, то бишь.

Правда, чего скрывать: я уже давно не сплю. Достаточно давно, чтобы прислушаться к собственным ощущениям и попытаться понять, все ли со мной ладно. А если не ладно, то хотя бы прикинуть, насколько.

Собственно, ничем другим я и не смог бы заняться, даже полностью проснувшись, потому что даже вылезти из постели не могу, не то, что встать: рыжий расстарался, привязывая мои конечности к раме кровати. Даже поперек груди один из ремней пустил, для пущей надежности. Чтобы больной не дергался и не мешал лекарю производить осмотр. А поскольку больной здесь вроде бы один, и… Хотя, за душевное здоровье Олли ручаться не буду: видел я, как он спорил с одним из моих дурок за «место под солнцем»! В прямом смысле, кстати — за уголок террасы, защищенный одновременно и от ветра, и от палящих солнечных лучей плетьми горного винограда. Так вот, даже мне было бы трудно установить, кто из спорящих все еще остается в добром здравии, а кто — окончательно сошел с ума. А когда я, скорчив довольно страшную (или страшно довольную, что было бы вернее) рожу, занял насиженное местечко, прогнав взашей обоих, уходили они, чуть ли не обнявшись и голося на весь свет, какой бесчувственный им достался хозяин…