Вероника Иванова - Осколки (Трилогия)

– Да.

– И когда узнал? До похищения принца?

Бэр отрицательно качнул головой.

– А тем не менее смерть, произошедшая в стенах дома, была на руку похитителям, потому что их силы только увеличились. Но речь даже не о них… В твоем луке живет дух умершего, не забывай. Не знаю, что могло случиться, если бы стрела, сорвавшаяся с его тетивы, встретила бы на своем пути поднятого мертвяка. Может быть, обошлось бы без неожиданностей, а может… Опасности подвергались все мы.

Впрочем, по-хорошему боялся я не столько неизвестных последствий, сколько огласки: если некромант и тот, кто натравил на шекку бродячего духа, хоть как-то связаны между собой, соприкосновение райга и мертвяков указывало бы на мой след яснее ясного.

– Но ты не уверен? Не уверен полностью?

О, снова переходим на дружеское общение? Отлично!

– Конечно нет.

– Значит, у меня был шанс спасти принца?

Признаю:

– Небольшой, но определенный.

– Тогда почему ты не дал мне попробовать?

– Я плохо объяснил? Опасность была слишком велика.

– Но его высочество… Разве он оказался не в большей опасности?

– Его жизни ничто не угрожало и не будет угрожать, поверь. Некромант похитил принца не для убиения на алтаре и прочих душегубных глупостей. Жизнь мальчика будет тщательно оберегаться, потому что мертвый он не представляет никакой ценности.

Бэр слушал внимательно, напряженно следя за каждым движением моих губ и за выражением глаз. А когда я замолчал, лучник сделал вывод, достойный опытного воина:

– Ты отправишься за ним.

И ни тени вопроса во взгляде, одни только уверенность и убежденность.

Улыбаюсь:

– Конечно.

В голос прорывается растерянное отчаяние:

– Тогда зачем…

– Зачем был отдан приказ, хочешь спросить? Почему я не мог сразу сказать, как собираюсь действовать? Ты и сам мог бы ответить.

Интересно, угадает ли лучник самую главную причину? Вряд ли. Потому что не сможет постичь всю глубину расчетливой корысти моих намерений. Я и сам, когда пытаюсь разглядеть дно сего колодца, ужасаюсь. И восхищаюсь тоже. В конце концов, если не научиться любить себя, как можно полюбить весь остальной мир?

Бэр кусает губу, обдумывая варианты, потом предполагает:

– Не было времени?

– В точку! Но я все же хочу извиниться.

– За что?

– Не за грубость, не обольщайся! Право приказывать у меня есть. Но я по незнанию причинил тебе боль, верно? Может, откроешь секрет? Что тебя мучает?

Лучник отводит взгляд.

– Говори, как есть. Смеяться не буду. Обещаю.

– Наверное, это глупо и только кажется, но… Когда мне что-то приказывают и я исполняю, все становится только хуже!

Любопытно. Заноза сидит именно здесь?

– Чуточку подробнее, прошу тебя.

– Понимаю, что должен подчиняться, что солдат всегда должен слушать командира, что… И я никогда не сомневался в приказах! Но их исполнение всегда приносит беду. Все началось с того самого раза, когда… Помнишь? Мне велели тебя привязать. Я подчинился, хотя и чувствовал: не нужно этого делать. И чем все закончилось? Тогда мне впервые стало по-настоящему страшно, понимаешь? Не я придумывал и решал, как действовать, но делал-то я! И потом еще несколько раз… Да почти всегда: мне приказывают, я исполняю, а кто-то страдает. Не по моей вине, но из-за меня.

Действительно, противоречие. Почти неразрешимое. Парень понимает, что не несет полной ответственности за свои деяния, но вина не слушает доводов разума, продолжая глодать свою жертву. Прогоним мерзавку? Попробуем.

– Все верно, что ты говоришь. За результат исполнения приказа отвечает тот, кто его отдает. Исполнитель не должен брать на душу груз чужих ошибок, и ты не бери. И знаешь, почему? Потому что любое событие не бывает только плохим или только хорошим. Оно всегда и то, и другое. Вот, к примеру, тогдашняя месть принца. Да, боли было предостаточно. Страданий – тоже. Но они помогли мне многое понять. Познакомили с замечательными людьми. Подарили настоящих друзей. Я вот не могу с уверенностью сказать, что твоя исполнительность обернулась бедой… Да и сейчас все обстоит вовсе неплохо: благодаря тебе мы знаем, где искать принца, и я его непременно верну, целого и невредимого. Но кроме того, я смогу уничтожить некроманта, который угрожает многим и многим жизням. Так что, прежде чем переживать, подумай, а так ли уж много горя ты приносишь? Может, происходит ровно наоборот?

Синий взгляд светлеет от надежды:

– Но его высочество… Ему ведь было больно. И будет. Разве нет?

Грожу пальцем:

– А вот эту заботу оставь мне. Принцу полезно почувствовать немножко боли. Согласен?

Лучник неуверенно улыбается:

– Наверное, ты прав.

– Обещаю, все пройдет, как должно. А тебе пожелание на будущее: продолжать и дальше добросовестно исполнять приказы. Только командиров выбирай таких, которым доверяешь сам или которые заслужили свое право приказывать.

– И которые пользуются этим правом только при крайней необходимости, но уж если она случилась, забирают себе всю власть из нерадивых рук! – раздается с порога долгожданный голос, задорный и веселый, словно его обладатель не трясся только что в карете и не прибыл на поле недавнего боя, хотя рассчитывал найти местечко для отдохновения.

– Тебя следовало бы примерно наказать. Поставить к позорному столбу и прилюдно высечь.

Низенький толстячок с носом, ставшим после зимы еще краснее (наверное, от солнечных лучей, хотя опыт подсказывает: совсем по другой причине) несколько раз неторопливо прошагал по комнате из угла в угол, остановился у окна и с наслаждением втянул ноздрями свежий лесной воздух. Маска «милорда Ректора», как всегда, исполнена безупречно, за исключением меленькой детали: гладкая лысина не блестит от пота. Конечно, не все обязаны в летний день терять драгоценную влагу посредством выступления ее на коже и последующего испарения, но люди, обремененные объемистым животиком, потеют чаще и больше, нежели худые.

– Государственная измена нынче совсем упала в цене?

Ксаррон, смешно склоняя голову набок, повернулся ко мне:

– О чем ты говоришь?

Недоуменно парирую:

– А ты?

– О прегрешениях и наказаниях.

– И я о них же.

Кузен недовольно надул щеки:

– И какое место в них занимает преступление против государства?

Совсем перестаю понимать, в какую сторону направился разговор.

– Ты сказал: меня нужно наказать. Так?

Короткий кивок.

– По моей вине похищен младший принц. Так?

Подобие кивка.

– Значит, при моем участии совершено покушение на королевскую семью, то бишь государственная измена. Но предлагаемое тобой наказание слишком мягко, не находишь?

Ксаррон наклонил голову на другой бок, вздохнул и одарил меня очередным откровением: