Вероника Иванова - Отражения (Трилогия)

Ростом в холке с полторы лошади. Тело длинное, изящное, судя по характерной гибкости, позвоночник вовсе не такой, как, например, у зверя — больше на змею похоже... Хвост чрезмерно длинный (и как она сама в нём не путается?) по всей длине расположены твёрдые наросты, напоминающие коготки и проходящие тремя параллельными рядами. В целом сия конструкция навевает на мысль: то ли ящерица своим хвостом за что-то держится (вряд ли, конечно, по деревьям лазает, хотя... чем фрэлл не шутит?), то ли наоборот — кого-то хватает и держит... Бр-р-р-р-р! Пожалуй, из такого «захвата» не сразу выберешься. Если выберешься... Лапы... Кажется, четыре. Собственно говоря, я на лапы и не смотрел, потому как, то, что находилось выше, было гораздо интереснее... Толщина шеи соразмерна с толщиной тела. Морда слегка вытянута, пасть большая, оснащённая в передней части внушительными клыками, по два сверху и снизу — глубже не заглядывал. Глаза широко расставлены, находятся на боковых частях морды, но смотрят не только вбок, а и вперёд. Всё тело покрыто серо-зелёной чешуёй заострённой формы, которая может изменять свой наклон и благодаря этому позволяет ящерице «пропадать из виду»... Кстати, похоже, глаза таким же образом могут менять «угол зрения». А что, очень даже удобно! Я тоже иногда ловлю себя на мысли: «Неплохо бы посмотреть назад»...

Эти «свидетельства из первых рук» я обменял на подробную инструкцию и рецепты составов, которыми надлежало наносить на кожу и капать в глаза, дабы сохранить облик лэрра в правдоподобной целостности. За время увлекательной беседы с доктором, сборы успешно завершились, и немногочисленные, надо сказать, пожитки были размещены в карете, на козлах которой обнаружился тот самый возница, что доставил нас в Вайарду. В ответ на мой изумлённый взгляд, Кэл объяснил, что этому человеку всё равно нужно возвращаться в окрестности Виллерима, так что всё складывается наилучшим образом: он будет управлять средством передвижения, а мы можем ни о чём не волноваться. Ну, что касается волнений, тут он грешил против истины: я бы лучше переживал по поводу того, кто будет трясти вожжами, чем вынимать эти самые вожжи из-под своего хвоста, не менее длинного, чем у упомянутой выше ящерицы...

Мин ожидала меня в зале гостиницы, у самых дверей.

— И всё-таки, уходишь, — серые глаза смотрели укоризненно и печально.

— Не надолго, милая...

— Откуда тебе знать, — она вздохнула так горько, что моё сердце кольнуло неожиданно сильная боль.

— Конечно, откуда?... Но я обязательно вернусь. Я не имею права умереть в ближайшее время, так что не волнуйся! — пробую казаться бодрым и уверенным в себе. Получается, правда, не слишком убедительно.

— Я буду ждать, — отвечает Мин, и по тону голоса ясно: будет. Сколько понадобится. Хоть всю оставшуюся жизнь.

— Не скучай, милая! Кайа нуждается в твоей заботе, да и Кэл — пока не вернутся домой... Обещаешь?

— Обещаю.

— Ну, только плакать не смей!

— Не буду. Я не умею плакать...

— Совсем-совсем?

— Совсем-совсем, — равнодушно подтверждает она.

— Почему?

— Недостойна, наверное...

— Милая, — кладу ладони на её талию. — Это совершенно неважно. Не умеешь плакать, и не надо! Тебе можно только позавидовать... Вот я, например...

— Ты очень хорошо умеешь говорить глупости — так, что в них хочется верить, — тонкие губы наконец-то трогает улыбка.

— Видишь, и я на что-то сгодился!

Мы умолкаем, глядя в глаза друг другу. Сколько проходит времени? Минута? Больше? Не знаю, но Кэл недовольно окрикивает меня:

— Эй, нельзя ли поторопиться? А то вцепился в девушку, как мальчишка — в рукоять меча!...

Рукоять... Меча?

Мир вздрогнул. Ещё раз. Затрясся, словно в припадке. Пласты Реальности налетели друг на друга, с грохотом сшиблись и отскочили назад, оставляя после себя медленно тающие осколки...

Рукоять меча. Теперь я знаю, кто ты, моя милая!

Кайрис. Строгая, длинная, смертоносно изящная. Только такая и никакая более! Серые глаза горят сталью клинка, и каждая из жемчужно-пепельных прядей волос — острее самого отточенного в мире лезвия...

Я не могу себя контролировать, а Мантия... Наверное, потешается над нами, потому что Вуаль вдруг рвётся на тысячи клочков, и я остаюсь без защиты. Без защиты для Мин...

Она чувствует. Чувствует и властно приникает к моим губам. На очень долгую минуту. А я не силах разорвать поцелуй, потому что... Да, через него утекают годы жизни, но мне почему-то кажется, что Мин с радостью жертвует ими, потому что взамен получает неизмеримо больше. Взамен она получает часть самой себя...

— Побереги силы, g’haya... — говорю я, когда воительница всё же отпускает меня на волю.

— Зачем? Я ни о чём не жалею, — она улыбается светло и тепло.

— Зато я жалею!

— Не надо... Ты даришь мне жизнь.

— Отнимая время?

— Иногда это вполне равноценная замена... — Мин усмехается и щёлкает меня по носу: — У тебя на боку достойные «девочки», но помни: я ревнива!

— Да? Тогда не буду давать повод для ревности...

— Тебе пора, — она отходит в сторону.

— Иду, — киваю, но вовремя вспоминаю о важном вопросе: — Как тебя зовут, милая?

— Нэмин’на-ари, — нараспев произносит она.

«Нэмин’на-ари». «Последняя Песнь Души». Как красиво и как... подходяще.

— Я вернусь к тебе, милая.

— Вернёшься, — соглашается она. — Но вот ты ли?

— Приложу все усилия, — говорю совершенно серьёзно, но Мин качает головой:

— Пути Судьбы так запутаны... Ты можешь свернуть не на ту дорогу.

— Не сверну. Потому, что ты будешь меня ждать.

— Прощай...

— До встречи.

...Она не вышла меня проводить, да и не нуждался я в таких проводах.

Всё, что требуется, это доставить молодого эльфа без приключений в столицу, а потом мы будем предоставлены сами себе, и вот тогда... Тогда мы продолжим разговор, милая.

Чем раньше начнёшь, тем быстрее закончишь, верно? Осталось только придумать, как ускорить ход событий, не особенно вмешиваясь в то, что вмешательству не подлежит...

Я поплотнее закутался в маади и надвинул капюшон на глаза, готовясь уснуть под мерное покачивание кареты...

Нет ничего хуже дремоты — этого странного танца сознания на зыбкой грани между бездной сна и трясиной бодрствования. Глаза закрыты, мышцы расслаблены, но не получаешь той малости, которую дарует действо, обычно совершаемое в ночные часы, когда все дела переделаны либо отложены «на завтра», и несколько часов до рассвета принадлежат тебе и только тебе... Нет покоя, который тело обретает лишь в отсутствие сознания. Я думал, что благополучно просплю ближайшие мили до первого «приютного дома» [70], но благонамеренный план, как и водится, не смог претвориться в жизнь. Сон не шёл, несмотря на все посулы и увещевания. Впрочем, не удивительно: слишком много событий произошло за день, постепенно клонившийся к вечеру. Слишком много...