Вероника Иванова - Отражения (Трилогия)

— По какому поводу истерика? — вяло интересуюсь я.

— Истерика? — йисини возмущённо выдыхает воздух. — Истерика?!

— Типичная. Только не говори, что безумно страдаешь из-за нескольких еле заметных рубцов на спине у неблагодарного пацана...

— Еле заметных?! Между прочим, они даже не желают затягиваться!

А вот это интересно. На самом деле. Бил я не сильно, поэтому... Понял. Надо будет поработать над контролем, и основательно. Не следовало прикасаться к живому телу, не заперев Пустоту там, где она должна обретаться. Не повезло парнишке, ой как не повезло... Впрочем, сам виноват: не нужно было так себя вести.

— Заживут. Не сразу, но заживут. Обещаю. Пусть немного помучается: ему полезно.

— Полезно? — тёмные глаза недоверчиво округляются.

— Разумеется. Нечего было пытаться стащить моё оружие.

— Он хотел...

— Украсть кайры. Для тебя, по всей видимости. Очаровала мальчика, прелестница, и теперь во всём обвиняешь меня? Не выйдет.

— Очаровала? — Юджа задумчиво морщит лоб. — Я не думала...

— Это свойственно всем вам. Не думать.

— Кому — вам?

— Женщинам.

Она готова разразиться новой вспышкой гнева, но внезапно передумывает и улыбается:

— Не буду больше спорить. С тобой это совершенно бессмысленно!

— Правильное решение! Умница! Иди к папочке, он погладит тебя по головке...

Йисини, приняв мой шутливый тон, присаживается на подлокотник кресла, но не утихомиривается:

— И всё же... Что произошло?

— Курт не рассказал?

— Он сказал только, что виноват перед тобой.

Хм-м-м-м... Хороший мальчик. Не ожидал. Но всё равно, ему нужно учиться, и учиться долго и многому. Дабы в будущем не столкнуться с человеком, который без зазрения совести перережет горло воришке за одно только намерение поживиться чужим добром.

— Всё верно.

— Объясни! — шершавые пальцы скользнули по моей щеке.

— Зачем?

— Мне любопытно.

— Ещё одна исконно женская черта.

— Можно подумать, мужчины не страдают этим пороком! — игривое возмущение.

— Я не страдаю. Можешь делать из этого какой угодно вывод... Разрешаю.

— Хочешь, чтобы я заявила: «Ты — не мужчина»? Не дождёшься!

— Совсем? — тоскливо перевожу взгляд на окно.

— Совсем! Да тебе половина тех, кто носит это громкое название, и в рабы не годится!

— Даже так? Польщён. Но, милая... Зачем ты вообще пришла?

— Чтобы не дать тебе утонуть в вине, разумеется!

— Разве...

— Я была здесь вчера вечером, — ехидно пояснила Юджа. — И слушала твои проникновенные речи... Не полностью, конечно, потому что довольно быстро поняла: в таком подпитии ты не способен думать.

— И вовсе я...

— Ты был не в себе. Совершенно.

— Тогда зачем ты разыгрывала спектакль сейчас?

— Зачем, зачем... — она лениво потянулась. — Не хотела напоминать о твоей вчерашней слабости... Я знаю, как мужчины не любят, когда мы начинаем считать выпитые ими кружки. Клянусь, и слова бы не сказала, если бы ты не начал строить из себя дурачка!

— Я не строил.

— То есть?

— Хочешь честное и откровенное признание?

— Хочу, — внимательные тёмные глаза оказались совсем рядом.

— Мне наплевать на то, что произошло вчера с Куртом. Я уже забыл. А он... Надеюсь, не забудет никогда.

— Не забудет, — кивнула Юджа. — Ты здорово его отходил. Слишком жестоко.

— Нет, милая, я был излишне мягок. Следовало бы его убить.

— За что же?

— Вместо того чтобы прийти на помощь, парень решил украсть мои личные вещи. Неважно, с какой целью, кстати: пусть он хотел подарить их тебе, само намерение кражи снисхождения не заслуживает.

— А по-моему, ты просто обиделся! — торжествующе заключила йисини.

— Обиделся?

— Ну, конечно! Не хочешь себе в этом признаться? Думал ведь: «Я столько сделал для него, а он...» Думал?

Кусаю губу. Думал, разумеется. Правда, не очень долго. Точнее, не застревал на этой мысли. Всеми силами постарался убежать именно от такой трактовки своего поведения. Объяснить Юдже? Нет, не стоит: она всё равно останется уверена в собственных выводах. Это ведь так естественно и приятно — считать, что мир живёт по тем правилам, которые придумал ты сам.

— И что? Я не прав?

— Этого утверждать не буду. В общем-то, я хотела говорить не об этом.

— А о чём? — это не любопытство, а его сестричка. Любознательность. Желание быть осведомлённым. Значит, иду на поправку.

— Я волновалась.

— Неужели? И какая же неприятность вызвала волнение прекрасной воительницы? — не могу удержать язвительную ухмылку.

— Вот таким ты мне нравишься больше! — расцветает довольной улыбкой лицо йисини.

— Ещё больше? Значит ли это, что у меня есть шанс?

— Шанс?

— Заполучить гордую красавицу в свои объятия?

Мгновение она смотрит на меня, пытаясь понять, есть ли в произнесённых словах что-то, кроме шутки, потом заливисто хохочет:

— И ты ещё спрашиваешь позволения? Вот глупый...

— Почему же, глупый? Всего лишь вежливый, — обиженно отворачиваюсь, но ладони женщины уверенно возвращают моё лицо в прежнее положение.

— Во всяком случае, ты — первый, кто сразил меня наповал, даже не обнажив оружие! Никогда не думала, что достаточно слов и взглядов, чтобы одержать победу... И так легко одержать.

— Кто сказал, что было легко? Не согласен.

Юджа наклоняется и осторожно целует меня в лоб.

— И это — всё? — возмущаюсь. Почти искренне.

— Ты хочешь большего? — в хрипловатом голосе прорезаются знакомые и очень опасные нотки.

— Нет, — приходится признаться. Хотя не всегда нужно быть честным, в этот раз лукавство ни к чему.

— Я вижу, — она встаёт и подходит к окну.

— Что ты видишь?

— Тебе не нужна женщина.

— Ошибаешься. Очень нужна. Но ты дорога мне совсем в ином смысле... Надеюсь, это тебя не оскорбляет?

— Нет, — коротко стриженая голова йисини печально качнулась. — Немного удручает, разве что. Но настаивать не могу.

— Спасибо.

— За что? — она удивлённо оборачивается.

— За предоставление свободы действий.

— М-м-м-м... Не за что.

Тихий шелест свидетельствует: как минимум, одна из кайр покинула ножны.

— Я бы не советовал.

— Не советовал чего? — Юджа, как завороженная, смотрит на своё отражение в зеркальной глади лезвия. Смотрит и вдруг испуганно вздрагивает. — Она... она меня держит...

Вздохнув, поднимаюсь из кресла. Ну вот, как всегда, ни сна, ни отдыха... Кладу ладонь поверх пальцев йисини, судорожно обхвативших рукоять. Проходит очень долгая минута, но сталь всё же подчиняется, закрывая свою вечно голодную пасть. Юджа встряхивает освобождённой рукой и некоторое время не желает встречаться со мной взглядом. Понимаю, почему. Убираю кайру обратно в ножны и застёгиваю перевязь на поясе.

— Что это было?

— Маленький семейный секрет. МОЁ оружие не следует трогать. Опасно для жизни.