Вероника Иванова - Отражения (Трилогия)

— Свет очей моих, куда ты пропала? — капризно вопрошает...

Не может быть! Это же тот самый кихашит, которого я... отправил восвояси. Правда, одет он гораздо пышнее, чем в прошлую нашу встречу, да и ведёт себя более подобающе богатому купцу, а не скромному служителю тихой госпожи Шет. Так ты не простой убийца, мой дорогой, а полномочный посланник г’яхира... Какая неожиданность. Пожалуй, настало время уйти.

Снимаю ладони Юджи со своих плеч.

— Мне пора, милая.

— Мы ещё встретимся?

— Не могу обещать.

— Не обещай, — великодушное разрешение, подразумевающее: разбейся в лепёшку, а будь любезен подготовить Пути для новой встречи.

Собираюсь пройти к двери и слышу:

— Кто этот человек, моя лилия?

— Просто прохожий, мой господин.

— Просто? — судя по сухим ноткам в голосе, кихашит не намерен рассматривать меня, как ничего не значащую случайность. — Ты вилась вокруг него, как плющ... Кто он для тебя?

Негоже оставлять женщину в затруднительной ситуации, верно? Если он хочет вступить в бой, что ж... ТАКИЕ вызовы я не отклоняю.

— Друг.

— Близкий? — ожидаемое уточнение.

— Случались минуты, когда между нашими телами не смог бы проскользнуть и волосок, — скрещиваю руки на груди и отвечаю взглядом на взгляд.

Юджа замирает, не зная, в какую сторону кинуться: я — друг, убийца, играющий роль купца — то ли клиент, то ли Игра идёт на более высоком уровне. Ай-вэй, милая, я не хотел тебя подставлять... И не подставлю под удар. Придётся на мгновение вспомнить про маску лэрра. Но только вспомнить, а не надевать снова!

— Ты была с ним? — а дяденька-то взволнован. Рассеем сомнения? Нет, сгустим. Но рецепт тумана будет мой собственный:

— Странника, чьи сапоги помнят пыль эс-Сина даже за тысячи миль от Полуденной Розы, женские прелести не должны занимать больше, чем ему определено обязанностями. А согласившемуся отступить перед правом het-tаany непозволительно упрекать в слабости женщину!

Он проглотил всё, что хотел сказать. И что не хотел — тоже проглотил. Неподвижным взглядом на протяжении долгого вдоха кихашит что-то искал в моей насмешливой улыбке. И, видимо, нашёл, потому что, не проронив и звука, вышел из комнаты.

Юджа повернула ко мне побледневшее лицо:

— Как это понимать?

— Что, милая?

— Ты... ты заставил отступить того, кто никогда не отступает! Сама Смерть ушла с твоего Пути!

— Ошибаешься, милая, Смерть тут вовсе ни при чём: тихая госпожа Шет покровительствует тем, кто избрал своим занятием жатву чужих жизней, но она не властна над Вечным Покоем... Иди к нему, милая. Он ждёт. И чем дольше длится ожидание, тем больше неправильных предположений рождает смущённый разум. Ты же не хочешь, чтобы сей достойный человек совершил глупость только потому, что танцовщица промедлила лишний миг?

— Я пойду, — согласилась Юджа. — Но... Ты многое должен мне объяснить, слышишь?

— Что смогу, то смогу, — пожимаю плечами. — Но не сегодня. В следующий раз.

— А он будет? — сомнение в посерьезневших глазах.

— Будет. Обязательно!

Йисини кивнула — больше своим мыслям, чем мне — и скрылась за занавеской.

Я проводил её взглядом, усмехнулся и вздохнул. Старик, всё это время следивший за происходящим, тихо заметил:

— А мальчик-то вырос... Вырос и стал мужчиной.

— Разве, h’anu? Что-то я сам не замечаю своей... взрослости.

— И не заметишь, — успокоил меня Мерави. — Время внутри всегда течёт иначе, чем снаружи, так уж повелось... Я вот до сих пор кажусь себе молодым красавцем, а остальные видят больного старика.

— Ну уж, и больного! Ты проживёшь ещё много-много лет, и повторишься в своих внуках и правнуках... Насколько помню, у тебя есть и сын, и дочери, так что, не жалуйся на жизнь: она ведь может решить, что ты, и в самом деле, ею недоволен!

— И он ещё не хочет верить моим словам! — морщинистые ладони выскользнули из складок мекиля в возмущённом жесте. — Ты вырос, Джерон. Хотя... Мне всегда казалось, что ты только притворяешься ребёнком.

— И вовсе я не притворялся! — настал мой черёд возмущаться. — Я хотел им быть... Плохо получалось, да?

— По-разному... Но теперь ты понял, что тебе больше к лицу?

— Скорее нет, чем да. Не хочется понимать. Лениво.

— Ты устал, вот в чём состоит твоя лень, — заявил Мерави. — Когда от сил остаётся крохотная капля, её начинаешь беречь, отказываясь от дел и размышлений... Но не стоит так поступать. Боишься ослабеть раньше времени? Зря: как только этот источник будет вычерпан до дна, его снова наполнит живительная влага... иного свойства, быть может, но наполнит. Обязательно!

— Пожалуй, ты прав, h’anu... Но я боюсь опустеть. Очень боюсь.

— Это пройдёт, — старик подошёл ко мне и коснулся моего лба прохладными, чуть шершавыми пальцами. — Страх тоже со временем устаёт пугать. И тогда возникает то, что люди называют отвагой, хотя, на самом деле... Ты близко подошёл к означенному пределу, если можешь сознаться, что боишься. Ещё один шаг — и... Я верю: ты сделаешь этот шаг. В тебе есть то, что сильнее любой отваги.

— Что же, h’anu?

— Чувство долга.

— О, ты наделяешь меня сокровищами, которыми я вовсе не владею! — пробую отшутиться, но Мерави качает головой:

— Просто ты заглянул ещё не во все свои кладовые.

Молчу, глядя на старика, который в своё время не упускал ни малейшей возможности чему-нибудь меня поучить. И уроки были не всегда приятными, однако... Я бы согласился их повторить. И не один раз.

— Спасибо на добром слове, h’anu... Береги себя. Хозяина береги. И Юджу... Хотя, она сама может о себе позаботиться: девочка взрослая, всё-таки.

— А вот тут ты ошибаешься! — покачал пальцем Мерави. — Она начала взрослеть совсем недавно... Думается, после встречи с тобой.

— С чего ты взял? Разве я могу кого-то наставить на путь истинный? И пробовать не собираюсь!

— Ай-вэй, Джерон! Опять за своё, негодник? Каби [102]Учителя не обязательно должен быть виден всему свету — он может скрываться и под волосами!

— Ты вгоняешь меня в краску, h’anu! Пожалуй, пойду, пока не возведён в ранг божества... Ой, совсем забыл: как там парень себя чувствует? Поправляется?

— Твоими молитвами!

— Моими... Нет, h’anu, вовсе не этим. Значит, у него всё хорошо?

— Не беспокойся, он почти здоров. И очень жалеет, что не смог попросить прощения.

— Передавай ему: пусть забудет о своих воровских наклонностях. Не надо брать чужое — ни вещи, ни жизни. Даже в угоду чьим-то красивым глазам.

— А сам не хочешь сказать?

— Не-е-е-ет! — я попятился к двери, окончательно оставляя попытки вспомнить, зачем вообще сюда приходил. Наверное, чтобы попрощаться. — И не упрашивай! Всё, откланиваюсь. Если смогу — зайду ещё раз. Долгих лет и добрых дорог, h’anu!

— И тебе добрых дорог, Джерон! А долгие лета... В дороге время летит незаметно!