Роман Светлов - Прорицатель

— Значит, война еще не кончилась, — вздохнул Тимомах.

— И не надейся, что скоро кончится. Помнишь, о чем говорил Дотим, сидя вот здесь, на моем месте?

— Помню: если будет побежден Эвмен, все станут воевать друг с другом… Да, ни к чему хорошему это не приведет.

Тимомах ненавидел Азию.

— Столько людей уехало туда! Зачем? Умирать ради непонятной цели? Скоро все тамошние дороги будут устланы костями аркадян.

— Неужели твои сыновья тоже уехали?

— Куда там! У них жидкая кровь, они остались, — непонятно было, чего больше в голосе Тимомаха: облегчения или досады. — Уезжают те, у кого сильная кровь. Уезжают и не возвращаются. Разве только ты… Там плохо, в Азии?

Калхас пожал плечами.

— Нет. Там столько разных земель и обычаев, что можно выбрать место, где жить тебе будет по вкусу. Но после смерти Эвмена ничто меня в Азии не держало. Даже наоборот, — он взглянул на жену. — Азия принесла нам больше потерь, чем приобретений.

Беспокойно было и в Греции.

— Спартанцы опять зашевелились. Непонятно, кто платит им деньги: одни говорят — Птолемей, другие — Кассандр. Они стали жадны, как варвары: грабят, тащат все, что ни попадется под руку. Македонские гарнизоны — там, где они еще стоят, — грызутся друг с другом и воевать против Спарты не намереваются. Как хорошо было при Антипатре! — Никогда раньше Калхас не видел, чтобы Тимомах так часто вздыхал. — Страшно становится жить.

Жалобы прервал скрип входной двери. В комнату ворвалась компания детей пастухов, служивших у Тимомаха. Калхас хорошо помнил их. Вот только раньше они никогда не посмели бы так тревожить хозяина. Прорицатель ждал, что сейчас им будет устроена выволочка. Однако Тимомах без всякого раздражения смотрел на вошедших.

Дети, пошушукавшись, поставили перед собой упитанного, крепкого малыша лет полутора от роду. У него были светлые вихры, тонкий носик и важные большие щеки, вымазанные грязью. Малыш сделал было шаг к Тимомаху, но, увидев незнакомых людей, насупился и остановился.

— Он снова голодный, — воинственно заявил один из детей.

— Так дайте ему сладкой болтушки! — недовольно сказал Тимомах.

— Ха! — говоривший засунул в нос оба пальца. — Он сожрал ее еще в полдень!

— Идите на кухню! — махнул рукой хозяин. — Скажите, что я велел налить козьего молока. Всем.

Малыша схватили под мышки и через мгновение ватага исчезла.

— Кто это? — подозрительно спросил у Тимомаха Калхас.

— Мы назвали его Клеон, — хозяин говорил беззаботно, но прятал глаза. — После твоего отъезда, зимой, его подкинули к дверям моего дома. Совсем как тебя когда-то… И прожорлив он так же, как и ты в детстве… Смешной мальчуган! Я решил воспитать его.

Гиртеада со странным выражением в глазах смотрела на мужа. Чувствуя, как кровь приливает к его щекам, Калхас сгреб с блюда горсть маслин и пошел вслед за детьми.

Это был его ребенок! Ему не требовалось искать дочь пасечника, он понял все сразу, едва увидев мальчика. Вначале Калхаса охватил страх — вполне объяснимый страх перед Гиртеадой. Он боялся не ревности к той девушке, что приходила к нему два года назад, а ревности к ребенку. Ревности, рожденной болью, что довелось испытать его жене в Габиене. И все же страх уступил место гордости, едва маленькие грязные пальчики стали брать с его ладони сочные маслянистые оливки. Клеон норовил проглотить их вместе с косточками. Калхас, смеясь, учил малыша выгрызать мякоть, и сокрушался, что они не привезли из Азии никаких сладостей.

Когда Клеон запивал оливки козьим молоком, подошла Гиртеада.

— У него разболится животик — сказала она. — Ты бы сам попробовал запить козьим молоком оливки!

Калхас засмеялся:

— Не должен. Он ведь такой же обжора, как и я.

Гиртеада принесла влажную тряпицу и заставила Клеона протереть ею руки и лицо.

— Вот теперь ты похож на человека, — удовлетворенно хмыкнула она после этого.

Дети, удивленно наблюдавшие за тем, что происходило, стали покидать кухню. Клеон потянулся за ними. Калхас хотел удержать его, но Гиртеада остановила мужа.

— Пусть идет. Ему еще… надо будет привыкнуть.

Калхас боднул ее в бок.

— Мне кажется, я буду улыбаться теперь до самой смерти.

— Да? — она потрепала его за уши. — Я рада. А ты жаловался, что Гермес о нас забыл!

— Я куплю ему ягненка. Трех ягнят! Эй-я! — он принялся отплясывать дикий сакский танец и разбил глиняный горшок с бобами.

— Хватит. Тимомах ждет тебя. Я думаю, вам есть о чем поговорить.

Сон разбудил Калхаса. Он сел, встряхнул головой и опасность, привидевшаяся во сне, окружила его со всех сторон. Сколько у них времени в запасе? Калхас торопливо оделся и вышел во двор. Ночные созвездия стояли еще высоко: следовательно, они должны успеть.

Тимомах недовольно ворчал, пока прорицатель брызгал холодной водой на его лицо.

— Какие спартанцы? Откуда? Они шли через всю Аркадию, мы узнали бы…

Калхас стиснул зубы.

— Тогда я уйду с Гиртеадой и Клеоном. Уйду прямо в горы — и не подумаю предупреждать твоих сыновей!

Тимомах взял прорицателя за плечо, подошел к слабо мерцавшему очагу и внимательно посмотрел ему в лицо.

— Ты, я вижу, убежден, в чем говоришь.

— Конечно. Нельзя шутить такими вещами.

— Ты представляешь, что это такое: разом поднять хозяйство, овечьи отары и увести их в горы!

— Представляю. Все это нужно сделать до рассвета.

Тимомах с сомнением качал головой.

— Я пошлю людей на дорогу от Орхомен. Если и действительно идут спартанцы…

— Однажды Эвмен прислушался к моему предупреждению. И остался жив. В другой раз забыл о предсказании — и потерял все. Я знаю цену словам Гермеса. Если не послушаетесь меня, никто не уйдет от лакедемонян.

Калхас подождал некоторое время.

— Все. Мы собираемся.

— Ну ладно, ладно, — закряхтел Тимомах. — Только поднимай хозяйство сам: мне будет стыдно смотреть людям в глаза, если ты ошибешься…

Была осень. Калхас уже несколько месяцев вел дела своего воспитателя. Получилось это само собой: сыновья Тимомаха не интересовались хозяйством отца, и тот с радостью избавился от значительной части забот. Он платил Калхасу жалование управляющего, но жили они вместе, одной семьей.

Прознав, что прорицатель вернулся из Азии при деньгах, соседи, в надежде на угощение и диковинные рассказы, несколько раз навещали Тимомаха. Однако вскоре выяснилось, что Калхас столь же молчалив, как и до отъезда; так что интерес к нему быстро пропал. Они жили спокойно — если не считать постоянного страха перед спартанцами, Кассандром, этолийцами — страха, преследовавшего той осенью каждого аркадянина.

На случай угрозы они давно уже продумали, как спасать имущество. Поэтому поднять хозяйство оказалось делом несложным. Сонные люди выгоняли скот, запихивали в тайники те вещи, которые не могли унести с собой, грузили на спины лошадей тяжелые вьюки.