Алексей Пехов - Страж. Тетралогия

Гера нахмурилась. Было видно, что она устала от всего этого. И в какой-то степени в ее проблемах виноват я: став магистром, Гертруда прикрывала меня от неприятностей и недовольства некоторых из верхушки Братства. Племянница вероятного Папы согласилась на эту сделку, чтобы о моих прегрешениях забыли.

Разумеется, это была всего лишь одна из причин, почему Гера теперь среди руководителей Братства. Она не гнушалась политики, ее род занимался этим несколько поколений, ей легко давалась жизнь среди интриг, тайн и недомолвок, чего я в силу своего характера на дух не переносил.

— Ты жалеешь о своем решении?

— Поверь, не жалею. Просто я не люблю некоторых вещей. Например, когда приходится идти вразрез со своей совестью и мило улыбаться тем, кого с удовольствием бы превратила в пиявку, которыми они и так являются, правда, в человеческом обличье.

Она редко посвящала меня в свои дела. В начале наших отношений меня это здорово обижало, затем я понял, что это всего лишь ее забота обо мне и ее молчание лишь на пользу нам всем. Она знала меня достаточно хорошо, чтобы помнить, что порой я превращаюсь в упрямого альтруиста, и некоторая информация, попавшая ко мне в руки, может привести к печальным последствиям. В первую очередь для меня самого.

Поэтому Гертруде все время приходилось балансировать, словно на канате, чтобы, с одной стороны, политика Арденау не прикончила рядового стража, а с другой стороны, чтобы рядовой страж не привлек излишнее внимание политики. Белая колдунья была моим щитом от меня самого, пускай я и не просил ее об этом. Иногда мне начинало казаться, что я не знаю большинства тех случаев, когда она вставала на пути опасности, предназначавшейся мне.

— Послезавтра я встречаюсь с представителями Ордена Праведности, — сказала она, уже собираясь уходить.

— Пойти с тобой?

— Даже не думай, у них от тебя изжога.

— Одну я тебя не отпущу, а Шуко может и вспылить в их присутствии.

— Поэтому я возьму Натана.

Я присвистнул:

— Сюрприз на сюрпризе. А он здесь какими судьбами?

— Приехал вместе с цыганом. Они встретились где-то в Сароне и месяца три работают вместе. Кстати, ты давно общался с Маэстро?

Я прикинул, когда общался с уроженцем Ньюгорта в последний раз:

— Года четыре назад, на сборе в Арденау. Он последний из тех, кто видел Ганса живым. Я как раз его расспрашивал. Получается, в Ливетте собралось четверо стражей?

— Должно было быть пятеро, но Кристина не приехала.

— Кристина? — удивился я.

— Да. Я отправила ей письмо еще в середине весны, мы договорились встретиться, но она так и не появилась. Не знаю, куда она могла пропасть, обычно Криста отличается пунктуальностью.

— Мириам все еще покровительствует ей?

— Конечно. Она ведь ее учительница, как и твоя, между прочим.

— Тогда спроси у учительницы, где ее ученица. Мириам может быть в курсе.

Гертруда огорченно покачала головой:

— Мириам уехала из Арденау. Я не знаю, где ее теперь искать. Не волнуйся, все мы периодически куда-то исчезаем, а Кристина может за себя постоять.

— Вот только не все появляются после таких исчезновений, — пробормотал я, вспоминая подвалы Латки.

— Я понимаю, почему ты беспокоишься за свою бывшую напарницу, — как только узнаю, где Мириам, напишу ей.

Я с благодарностью кивнул. Мы с Кристиной вместе учились у магистра Мириам, а затем работали в паре несколько лет. Так что у меня есть повод волноваться. Один мой друг уже пропал, я не хотел бы, чтобы исчезла еще и она.

Я спросил у гвардейца, стоявшего на часах у казармы, где поселились стражи, и он указал мне на двухэтажное здание, примостившееся в густой тени, отбрасываемой крепостной стеной Риапано.

В огромном зале, бело-сером, мрачном, где вдоль стен стояли алебарды, подставки с аркебузами, начищенные до блеска кирасы и хищные гизармы, а лестница, уводящая вниз, была украшена табличкой «Пороховой погреб», играла гитара.

Играла лениво, неохотно издавая звуки, которые, звеня, гасли под потолком, так и не складываясь в мелодию. Шуко, все такой же смуглый, мускулистый, заросший чернявой бородой, касался струн, развалившись в плетеном кресле и закинув ноги в ботфортах на гипсовую голову какого-то древнего философа, невесть каким образом оказавшегося в гвардейском арсенале.

— Перестань насиловать несчастный музыкальный инструмент, старина, — сказал я, подходя к нему.

Он резко повернул голову в мою сторону, отчего рубиновая серьга в его ухе сверкнула.

— Пусть заберут меня черти! Людвиг! — воскликнул цыган, вскакивая. — Ты все-таки до нас добрался!

Он с пылом пожал мне руку.

— Наконец-то! Гертруда вся извелась, едва меня не придушила! Теперь-то ей есть кого гонять в хвост и гриву!

И рассмеялся.

— То есть ты рад меня видеть только по этой причине? — с иронией спросил я.

— Внимание колдуньи ни к чему хорошему не приводит. Взять хотя бы Львенка. После интрижки с той болотной красоткой, что застукала его с другой девицей, он до сих пор не может отрастить волосы на макушке. Ходит лысым. Представь себе! Старина Вильгельм с блестящей на солнце башкой!

Вообще-то налысо Львенок побрился после Чертового моста, выполняя свой дурацкий обет, но, судя по всему, заклятие болотной ведьмы никуда не делось. И его волосы так и не думали расти.

— Где ты с ним встретился?

— Не я. Натан пересекался с твоим дружком в Дискульте.

— Маэстро сейчас здесь?

Вместо ответа Шуко пнул большой ворох одеял, комом лежащий возле окна:

— Вставайте, любезный сэр Натаниэль! День давно уже перевалил за середину!

Одеяла зашевелились, и слова, раздавшиеся из-под них, произнесенные с сильным ньюгортским акцентом, невозможно было назвать цензурными при всем желании.

Шуко усмехнулся, взял со стола кувшин с водой и ливанул его на ворох тряпья.

Взревело так, словно там прятался медведь, появилась рука со здоровой, точно лопата, ладонью, попытавшаяся схватить цыгана за лодыжку, но тот ловко отдернул ногу:

— Подъем! У нас гости!

Натан, все еще чертыхаясь, выбрался на божий свет, встав во весь свой немалый рост. Два с лишним ярда, или, если мерить по-ньюгортски, семь футов, — здесь, на юге, он казался настоящим великаном. У него был крепкий, мощный костяк, хотя страж и казался очень худощавым. Простецкое, с несколькими оспинами на красноватом носу лицо, чуть рыжеватые волосы и усы, блеклые, близко посаженные глаза и щербатая улыбка, в которой отсутствовали три верхних зуба. Натан частенько говорил, что лишился их в бою, когда какой-то наемник ударил его пяткой пики в лицо, но я знал, что это неправда. Зубы он потерял во время выпуска, когда проходил последний экзамен и его едва не прикончила излишне расторопная темная душа.