Алексей Пехов - Страж. Тетралогия

— Узнали что-нибудь?

— Конечно, — с иронией ответил я ему. — Например, о том, что вы не все рассказали нам о художнике, который нашел тело.

— Что же я такого не рассказал? — удивленно захлопал глазами мертвый градоначальник.

— Он ближайший родственник стража, погибшего в вашем городе. Если быть точным, его брат.

— Какая ерунда! — вскричала душа. — Быть такого не может! Я бы знал.

— Никому не суждено знать все, — скучающим тоном произнес Львенок, наблюдая за тремя воробьями на карнизе.

Он искал очередные признаки присутствия нечистой силы, но птицы не собирались облегчать ему жизнь. Сидели, нахохлившись, порядком замерзшие, и плевать хотели на весь мир.

— Вас обманули! — продолжал упорствовать бургомистр.

— Святой официум? — резонно спросил я. Вот тут он заткнулся и поскучнел, промямлив:

— Художник здесь живет лет двенадцать. Почти ни с кем не общается. Про брата он ни разу не заикался.

— Он все время проводит в городе? — Львенку наскучили воробьи, и теперь он наблюдал за горожанками.

Его взгляд выбирал исключительно молодых и исключительно смазливых.

— Каждый июнь уезжал на месяц. Говорил, к родственникам.

Июнь — самое свободное время для учащихся в Арденау. Ко многим приезжают семьи. Готов поспорить, что был среди них и безымянный художник.

— Где он живет?

— Я провожу, — вызвался бургомистр, но Львенок отрицательно покачал головой:

— Лучше мы сами дойдем.

Душа не обиделась или не показала вида, что обиделась:

— Ну и чудесно, тогда успею сходить на собрание. Вам прямо, за церковью свернете на рынок, пройдете через него и окажетесь на улице Пшенной, дугой уходящей к реке. Шестой дом справа, под фазаном.

— Эта душа тебя вытащила из дилижанса? — поинтересовался Львенок, когда мы миновали телегу, возле которой ругался возница с модным франтом в коротких дутых штанах, алом плаще и высокой шляпе по последней нарарской моде.

— А кто же еще?

— Достал меня позавчера. Требовал, чтобы я передал от него послание нынешнему бургомистру, мол, тот неправильно ведет себя с углежогами и впоследствии это скажется на росте цен. Насилу отвязался.

— Некоторые и после смерти остаются куда более деятельными, чем многие живые. Вот рынок.

Несмотря на холод, середину дня и понедельник, торговая площадь была полна народу. Рынок, не умещавшийся на ней, расползся на соседние улицы, заставив их торговыми лотками и палатками.

— Не зевай. — Львенок дернул меня за рукав. — Нам насквозь. Ориентируйся на флюгер часовой башни.

За те дни, что страж провел в Дерфельде, он хорошенько успел изучить город и, в отличие от меня, чувствовал себя здесь, как дома.

Мы шли сквозь толчею, мимо чесночных колбас, грудинки и окорока, кудахчущих кур, последних оранжевых тыкв в этом году, корзин с первыми сборами зимних яблок, коробок с луком, мешками с семечками и лотков вкусной сдобы.

— Молодые господа, булок не желаете? — Давешняя бойкая голубоглазая девчонка ослепительно улыбнулась нам, предлагая свой товар.

Львенок тут же расплылся в ответной улыбке, завязал с ней разговор и забыл бы свою булку с кунжутом, если бы я не сунул ее ему в лапу. Расплачиваться тоже пришлось мне, потому что Вильгельм уже назначал свидание, и столь мелкие вопросы, как деньги, его совершенно не волновали.

— Вы братья? — спросила девушка.

— Нет, — рассмеялся я, взяв рогалик и отказавшись от сдачи. — Это было бы слишком жестоко для наших родителей.

— Удивительно. Внешне вы очень похожи, — сказала продавщица.

— Нас часто считают братьями, — не стал отрицать Вильгельм. — Причем Людвига, как более хмурого, старшим.

— И вовсе он не хмурый, — не согласилась девчонка. — Вы давно в городе?

— Пару дней.

— По делам?

— Проездом, путешествуем, — сказал я, не желая вдаваться в подробности, и Львенок кивнул, подтверждая мои слова.

Мы поговорили еще несколько минут, а затем, когда приятеля начало заносить, я постарался быстро распрощаться и увести его.

— Ты чего? Ведь нормальная девчонка, — недоуменно нахмурился он.

— Не спорю. Она замечательная, но, зная тебя… ты достаточно быстро растреплешь ей, кто мы такие.

— И что в этом плохого, Людвиг?

— Я пуганый, Львенок. В последний раз, когда ты рассказал одной милашке, кем мы являемся, толпа едва не закидала нас камнями. Многие крошки любят сплетничать, а нам приходится отдуваться.

— Вспомнил дела десятилетней давности! — проворчал он. — Это ведь было в Прогансу, где стражей не очень-то жалуют.

— А когда та пятерка на постоялом дворе в Витильска нас едва не прирезала, после того как ты показал черноволосой красотке кинжал, чтобы она была чуть более благосклонна? Сплетни расходятся быстро. Я спокоен за таких, как мы, в некоторых странах, но Фрингбоу всегда была пороховой бочкой. Могут носить на руках, а могут и пальнуть из аркебузы. Предпочитаю не рисковать. Так что когда пойдешь к ней на свидание, будь добр, скажи, что ты герцог или Папа, но не надо упоминать стражей.

Он знал, что я говорю дело. Тогда, в Прогансу, метко брошенный камень едва не проломил мне череп, и Львенку вместе с Гансом пришлось уносить меня буквально на руках. В некоторых странах и городах проще соблюдать осторожность и не привлекать к себе лишнего внимания. Работать становится легче, и дверь на ночь не надо припирать передвинутым шкафом.

Конечно, иногда я сгущаю краски, но многие из нас погибли только потому, что обыватели почему-то решали, будто мы являемся источником всех их бед, раз видим недоступное их зрению.

Мы с Львенком, не сговариваясь, свернули в молочные ряды, оказавшиеся удивительно пустыми. Торговцев было всего двое, и они едва не дрались за немногочисленных покупателей.

— Чего желаете? — спросил у Львенка дородный дядька в белом переднике, повязанном поверх мехового полушубка.

— Кварту молока, — тут же ответил тот, явно собираясь до смерти упиться таким количеством.

— Нету, — поскучнел продавец. — Даже пинты не будет.

— Распродали? — «огорчился» я.

— Да какой там! — Молочник добавил несколько крепких словечек. — Свежее утром привез. Все скисло, как будто сглазил кто, вот только на конкурентов грешить нечего, у всех одно и то же. Ума не приложу, как такое случилось?

Он сетовал еще с минуту, прежде чем я небрежно поинтересовался:

— А вчера тоже скисло?

Этот невинный вопрос его очень обидел:

— Вы что же думаете, господа хорошие?! У меня товар некачественный?! Я тридцать лет торгую, а до меня отец и дядья на этом месте стояли, и никто из покупателей никогда не жаловался! В первый раз у меня такое!

Он потерял всякое желание с нами разговаривать, и мы ушли, вновь забравшись в толпу и вынырнув из нее возле городской часовой башни, справа от которой начиналась Пшенная улица.