Карина Демина - Семь минут до весны (СИ)

— Спасибо большое… я понимаю, что ты меня, скорее всего, не слышишь… а если слышишь, то не понимаешь… я для тебя совсем чужой. Ты альвийский дом, а я с той стороны Перевала… и я альвов ненавижу. Наверное, ненавижу. То есть, раньше я был уверен, что ненавижу, а теперь вот… твоя хозяйка слабая. Сильная, внутри если, но все равно слабая и женщина. Женщин надо защищать. Спрячь ее, когда все начнется. И Ниру. Я попробую уговорить ее уехать… она, конечно, обидится, но зато не пострадает. Меньше всего я хочу, чтобы она пострадала…

Дом вздохнул.

Понял ли? Нат надеялся, что понял. Хотя бы дом.

Вечером он переговорит с Райдо, расскажет без утайки и о доме, и о подслушанном разговоре, и Райдо, осклабившись, переспросит:

— Облава, значит? Дней через пять? Замечательно.

Он почешет шею и признается:

— Больше пяти дней здесь я не выдержу… надоело болеть.

А про Видгара не скажет ничего. И ладно.

Нат все равно присмотрит за стариком. По собственной инициативе.

Доктору Ийлэ не верила.

И шерифу.

И вообще людям, которые держались в доме слишком уж вольно в ее доме.

Чувствовали себя хозяевами? Настолько хозяевами, что не давали себе труда быть вежливыми с ней? Не видели… шериф прошел мимо, не удостоив и взгляда.

Гарм… Гарм подмигнул.

Весело ему.

Для него происходящее — представление, а Ийлэ… она слышит надрывный лай собак, и чувствует кожей волглую, сопревшую листву. Она задыхается от запахов гнили, снова и снова облизывает сухие губы, не способная напиться.

И ногти впиваются в кожу.

Надо дышать.

Успокоиться.

Взять себя в руки. Нет, ее нервозность в нынешних обстоятельствах понятна, но… Ийлэ не желает доставлять им удовольствие. Пусть и делают вид, что она им не интересна, но ведь смотрят же…

Она провожает взглядом шерифа и Гарма, а потом спускается в гостиную, где устроились Альфред с Видгаром… и возвращается наверх, к комнате Райдо.

Доктор там.

Он держит Райдо за руку, отсчитывает пульс. И так внимательно смотрит на часы… серебряные часы с гравировкой, которую делал отец. Подарил на Рождество.

У людей принято на Рождество подарки делать, и отец хотел доставить другу радость… фразу выбрал… что-то такое, пафосное, про тех, кто держит жизнь в руках… не жизнь, но всего-навсего часы. Жизнь бы ему Ийлэ не доверила.

Ниру жаль.

Она отца любит. И эта любовь понятна, хотя и странно-неприятна, и заставляет Ийлэ отворачиваться. Она не хочет видеть Ниру рядом с этим человеком.

Он же шевелит губами и руку щупает.

Склоняется над постелью, низко, будто желая поцеловать. И думается, что Райдо вряд ли обрадовался…

Без сознания.

Мечется, как в бреду. И простыни мокрые. На висках, что пот, что серебряная сыпь живого железа, которая то расползается, то почти исчезает.

Он должен был лишь пропотеть… пропотеть и только.

Доктор оттягивает веки.

Белые глаза. Красные нити капилляров. Зрачки сужены. И Райдо смотрит на доктора, но не видит.

— Все куда хуже, чем я предполагал…

…сонная трава.

…и корень белокрыльника, который вызывает подобие лихорадки, но лишь подобие.

— Это еще не агония, но почти… почти… я сожалею, — он отступил и руки вытер.

— Он… умрет? — Нира задала вопрос шепотом, точно это могло что-то исправить.

…корень белокрыльника — не яд.

Его и детям дают, когда надо, чтобы дети пропотели… на кончике ножа… а Ийлэ две ложки… или три? Райдо ведь большой и… он молнию вынес, а с белокрыльником как-нибудь да справится.

Должен.

— Умрет, — жестко ответил доктор. — Как я и говорил.

Вот в чем дело. Он не ненавидит Райдо, хотя ненависть Ийлэ поняла бы. Он просто хочет быть прав. И не важно, что из-за этой правоты кому-то придется умереть.

Не важно.

Надо просто дышать.

И уйти. Тихо, пока доктор не обернулся, пока не спросил… не сказал чего-то, что сделает дальнейшее молчание Ийлэ невозможным.

Она не успела прикрыть дверь.

— Я редко ошибаюсь.

Редко.

Быть может, Ийлэ несправедлива и он действительно неплохой доктор… его ведь ценят… и приглашают… впрочем, кого еще приглашать людям, если иного доктора в городке попросту нет?

Она не успела спрятаться.

— Ийлэ! — Альфред просто появился.

У него порой получалось просто появляться, словно бы из ниоткуда. Шагнул, руки раскрыл, пытаясь обнять, но Ийлэ ускользнула.

— Злишься? — он улыбался широко и радостно.

Ему улыбка шла.

И маска веселого славного парня, которую прежде Ийлэ принимала за лицо.

— Не злись, дорогая, что было, то было… прошлое имеет куда меньшее значение, чем это принято считать. Будущее куда как важней.

Он перестал улыбаться.

— Поговорим?

— А есть о чем? — молчать больше не получалось.

Уйти?

А если он скажет что-то действительно важное?

— О нашем с тобой будущем.

Альфред наступал, заставляя Ийлэ пятится. Шаг и еще шажок… в доме безопасно… он не посмеет тронуть ее здесь.

— А у нас есть будущее?

Не стоит бояться.

Он просто… просто играет… как тот, который… только он не решится ударить. Конечно. Сын мэра и будущий мэр не бьет женщин…

— Тебе решать.

Прикосновение пальцев к губам, точно Альфред просит помолчать.

— Ты же умная девочка, Ийлэ… ты понимаешь, что скоро твой покровитель… уйдет в мир иной.

— Муж.

— Что?

— Не покровитель, — поправила Ийлэ. — Муж.

Остановилась.

До тупика еще шагов пять, но Ийлэ больше не позволит загонять себя в тупик. И со страхом справится. Должна справиться.

— Муж? Ах да… я в курсе… я сам выправил ту бумагу… и еще кое-какие… интересные. Конечно, передать их не успел… а теперь, глядишь, и не понадобятся.

Он стоял слишком близко.

Разглядывал.

— А ты изменилась.

— Странно было бы, если бы я не изменилась.

— Конечно, — Альфред провел пальцем по ее щеке, и прикосновение это заставило замереть.

Не ударит.

Не тронет.

Пока.

— Все меняются… но я помню, какой очаровательной ты была… не девочка — статуэтка… белая-белая… мотылек, — его взгляд затуманился. — Тогда я понял, как ты мне нужна…

Дыхание тяжелое.

И пахнет зверем. Странно, он ведь человек, а люди… люди — не звери. Не этот.

— Настолько нужна, что ты меня бросил?

— Прекрати, Ийлэ, — Альфред поморщился. — Неужели ты думаешь, что если бы был иной… вариант, я бы оставил тебя им?

— Значит, не было?

Захотелось закричать. Громко, голос срывая, но чтобы он, Альфред, да и все те, кто в доме ее собрался, услышали, наконец.

Поняли.

Она, Ийлэ, не игрушка. Она живая!

— А что ты хотела, чтобы я сделал? Заявился сюда, — он провел мизинцем по стене. — И потребовал тебя отдать? Если же не согласятся, пригрозил бы… ах да, чем бы я мог им пригрозить? Жалобой?