Джефферсон Свайкеффер - Паутина будущего

Наконец он узнал Катю и почувствовал смущение от своего испуга. Это она смотрела на него и улыбалась. Мэддок в замешательстве прикусил губу.

В наступающей темноте он увидел, как Катя встала, вместо одежды обернув вокруг себя одеяло. Она, оказывается, спала на полу, пока Мэддок наслаждался сладким комфортом кровати. От стыда он покраснел как рак.

Он неуклюже соскользнул с кровати и стал шарить вокруг себя в поисках одежды. Катя с саркастическим взглядом бросила ему в руки брюки и рубашку. Прыгая на одной ноге и изо всех сил стараясь не шуметь, Мэддок проследовал за ней через маленькую комнату к двери, выходящей на носовую палубу.

Залив одновременно и спал, и бодрствовал: небольшие волны лениво плескались у борта судна, в то же время большие и малые, быстро движущиеся и неподвижные огни светились на берегу и в воде. Где-то звонил колокольчик, откуда-то слышались звуки сирены. Преодолевая водную преграду, звуки ослабевали и казались доносящимися откуда-то издалека.

Катя, одетая в просторные брюки и рубашку, задумчиво смотрела на Мэддока. Тот в свою очередь был совершенно шокирован тем, что она, не смущаясь, носила мужскую одежду; сама мысль о женщине в брюках никак не умещалась в его голове. Но он умел учиться и привыкать. В эти отдаленные времена и в этой далекой стране он был только гостем.

Она словно прочитала его мысли.

— Я не желаю верить, что вы из прошлого. — В ее словах не было враждебности, она просто излагала ему результат своих размышлений, не давая повода для обиды. — Я не желаю верить, что можно вот так запросто попасть из одного века в другой.

Пожалуй, впервые в жизни Мэддок не мог подобрать слова для ответа. Он не понимал ее, а ведь до сих пор понять женщину было для него так же легко, как дышать.

Наконец он неуверенно произнес:

— Я сам не хочу этому верить.

Она утвердительно кивнула головой и, опершись на поручни, устремила взгляд в сторону залива.

— Здесь все по-другому, не так, как на моей родине. Санкт-Петербург — или он вам больше известен как Ленинград? Нет. Я совершенно забыла. Это случилось гораздо позже.

Слова были просты и понятны, но произносила она их со странной торжественной интонацией.

— Как долго вы наблюдали за мной в темноте? — спросил он, хотя это было вовсе не то, что его очень уж интересовало.

— Я видела, что вам немного не по себе.

Мэддок оценил ее деликатность. На самом деле она, разумеется, видела, как его, потного и с вытаращенными глазами, охватила жуткая паника.

— У меня немного перепутались дни и ночи, — признался он. — Я еще совершенно не чувствую времени суток: путаю утро с вечером.

Катя едва заметно улыбнулась. Хотя взгляд ее был устремлен вдаль, Мэддок был уверен, что она на самом деле довольно внимательно наблюдает за ним. Неожиданно он понял, почему.

— Вы, наверное, думаете, что я сумасшедший и непонятно как и зачем здесь оказался.

Он сделал шаг вперед и, облокотившись одной рукой о поручни, оказался с ней лицом к лицу. Катя, повернув вполоборота голову, внимательно слушала его.

— И должен вам признаться, весь этот день и вечер я сам думаю: не свихнулся ли я. Этот мир мне совершенно непонятен. Поднимающаяся вода, карманные молнии, железные летающие драконы, в которых помещаются два человека, повозки и фургоны без лошадей… Сказать по правде, я немного растерялся. — Он повернулся в сторону воды и стал смотреть в том же направлении, что и Катя. — Вы все время оцениваете меня, — продолжил он. — Вы размышляете, на что я гожусь. Скорее всего, чтобы уберечь меня от неприятностей, вы хотите дать мне какую- нибудь второстепенную работу, пока сами будете выполнять основную. Должен признать, что какая-то частичка моего сознания с удовольствием ухватилась бы за эту возможность. Остаться здесь в безопасности и, любуясь собой, гордо исполнять пустую, никому не нужную обязанность и, ухмыляясь, ждать, пока все будет кем-то сделано. Звуки войны слышны по другую сторону лагеря, а я стою здесь на часах и якобы не имею права покинуть свой пост. Почетно. Безопасно. Трусливо. Очень прошу вас освободить меня от бесчестия выполнять подобные обязанности.

Он повернулся к ней и умоляюще продолжил:

— Если я вам не нужен, то лучше скажите об этом прямо и совсем отстраните от дела. Если это не так, то возьмите меня с собой равноправным компаньоном. Мне бы хотелось пойти с вами и еще раз проверить, на что я гожусь. Я уже был в подобном деле, где, скажу вам, не обошлось без крови. Так что я немного разбираюсь в вопросах контрабанды людей. Кроме того, я постепенно прихожу к мысли о том, что спасать людей от смерти, давая им жизнь, и спасать их от рабства, давая свободу, — в сущности, почти одно и то же.

Катя ждала продолжения и молчала. Мэддок тоже молча облокотился на перила обеими руками. Его ладони были над водой, и пальцы почувствовали, как воображаемая рыба бьется на крючке, привязанном к концу воображаемой удочки. Ему уже почти хотелось оказаться снова дома, послав ко всем чертям всю эту магию и приключения, обрушившиеся на него.

Неожиданно на его глаза навернулись жгучие и едкие слезы. Мэддок отчаянно заморгал глазами, прогоняя их и досадуя на себя за то, что позволил женщине увидеть свою слабость.

— Вы мне доверяете? — спросила Катя.

— Разумеется! — Мэддока удивил этот вопрос.

— А Марианне и Кристоферу?

— Клянусь жизнью, да.

— А Шарлин?

Он вздохнул:

— Вы знаете, это даже не назовешь доверием. Это скорее зависимость, в которой нет ничего плохого. Она никогда не сделает мне пакости, по крайней мере, умышленно; и я никогда не причиню ей зла — это так же верно, как то, что я — Мэддок О'Шонесси. Я и она зависим друг от друга, но не потому, что хотим, а потому, что должны. Но… — сказал он с меньшим энтузиазмом, — она об этом не знает, не верит и не хочет этого. Так что… доверяю? Нет. Сказать уверенно «да» я не могу.

Катя повернулась и спокойно, серьезно посмотрела на него. За ее внешним спокойствием Мэддок видел бьющую ключом жизнь и живой, проницательный ум. Веселость и юмор, неистовую гордость и невероятную способность любить — все это не могла скрыть от Мэддока внешняя суровость этой женщины.

— Должна сказать вам правду, Мэддок. Я действительно собиралась отстранить вас, дав какое-нибудь идиотское поручение. Я сомневалась в вас. Понимаете, вокруг вас есть какая-то атмосфера маскарада, шутовства.

Он едва не рассмеялся вслух, и не только от облегчения.

— Ну, это мое фамильное наследство; буквально у всех членов моей семьи есть что-то вроде этого.

Она задала вопрос, которого он ждал, и он знал, что она знает, что он ждет этого вопроса.

— У вас большая семья?

— Моя семья — я один.