Светлана Жданова - Крылья Феникса

— Гедриэль не могла дать мужу ребенка, но не могла запретить мужу иметь Наследника. С правилами она согласилась безропотно. Младенца в назначенный срок приняли и забрали у роженицы. А заодно еще три матери лишились в тот день своих новорожденных детей. Но как я уже говорил, такое насилие все посчитали честью. Детей поселили в Серебряном граде при полном штате гувернанток и разношерстных воспитателей. Вот так мы и появились на свет. Что же касается отношений с женой нашего отца, то здесь все понятно — не любим мы ее. Точнее, она нас не любит. Я бы сказал хуже, но мне обычно ребята не дают, — точно наверное даже сам Веельзевул не знает. Просто более холодной женщины мы не встречали. Может для кого-то она и добрая госпожа, для нас же Гедриэль безучастная мачеха, и с этим ничего нельзя поделать.

— То-то мне всегда казалось, что вас в детстве недолюбили.

— Правда? Неужели это так заметно? — напрягся демон.

— Только если смотреть в ваши глаза так, как смотрела я.

— Как не горько, но ты права. Правильно говорят — «если сразу не заладилось, все потом кувырком». Отец все время занят был, хотя как раз он нас любит, всех четверых, уж мы-то это чувствуем. Репетиторы эти проклятые и вздохнуть не дают, гоняют как профессиональных наемников. Гувернантки относятся словно к хрустальным вазам — разве что пылинки не сдувают. Вот и получалось, что у нас есть только мы. Впрочем, думаю, на нечто подобное отец и рассчитывал, мы же стали ближе, чем кровные братья. Гедриэль просто не смогла простить нам чужую кровь. Она до сих пор не знает, кто из нас настоящий сын Веельзевула. А мы не смогли простить ей пренебрежение и холодность, с которой она относится к нам, хотя прекрасно понимаем ее чувства. Но Владычица хотя бы честна, никогда не строила из себя любящую мамочку и не разу деланно не улыбнулась.

— Это мне знакомо, — покачала я головой, обнимая Бали за плечи. Делать это было очень сложно по причине их ширины. — Иногда мне хотелось вцепиться в волосы мачехе, чтобы она перестала лыбиться мне так, словно цацку новую увидела. Ведь знаю — терпеть меня не может. И она знает, что я знаю. И весь дворец знал. От этого еще хуже становилось, точно тебя грязью облили. Иногда мне казалось, она была бы рада, умри я вместе с матерью во время родов. Так что, Бали, мачехи — это у нас общее.

— Твоя просто к отцу ревновала, знала, что ты его любимица, хотя тот и пытался скрывать. Только у него не очень получалось, о его особой нежности к тебе все знали, уж мы видели. Как балует тебя больше, чем кого-то другого, и прислушивается к твоим словам и советом, она тоже видела. Королеве можно сколько угодно объяснять, что вы просто очень похожи были и понимали друг друга, самолюбие ее не исцелить. Вот и срывалась на тебе. Не короля же пилить. Он ее бы быстро заткнул. Хороший был король.

— Он мне вас накликал, нелюди вы мои хвостатые, — нежно улыбнулась я, поглаживая асура по щеке.

Бали немного подумал обидеться ему на это замечание или рассмеяться, и выбрал второе. Ночь уже давно вступила в свои права, опускаясь на горные пики темным плащом. Любила я ночь, что поделаешь. Мне нравилась тишина и неспешность этого времени, шелест ветра запутавшегося в ветвях, свет далеких звезд, луна в сияющей дымке. Магия. Как еще назвать это время?

— Слушай, а почему Веельзевул просто не развелся. Я конечно все понимаю, но бездетность принимается как веская причина развода даже в правящей семье.

— У людей. Но не у асуров. Знаешь, малышка, кое-кому стоило бы рога поотшибать. Тебе уже давно все стоило объяснить. А потом они удивляются, почему это ты не хочешь ехать в Царство. Конечно, если смотреть на нас, как на варваров, способных на такие странные поступки. Слушай меня и постарайся понять. Мы никогда не разводимся, потому как не можем любить кого-то другого, кроме жены, а если есть любовь, все разногласия можно уладить. Для асура любовь — это высший дар, которым мы просто не можем разбрасываться. Поэтому если она приходит, с этим ничего нельзя поделать. Обычно в таких случаях мы идем к особым жрецам, которые просчитывают удачность такого союза, а затем к семье и просим дозволения на брак. Если им и невесте это угодно, то проходит обручение. Не морщи свой прелестный носик, Лилит, в случае с тобой все получилось несколько скомкано. У нас вообще все через хвост. Обручение в принципе очень отличается от того, к чему привыкли люди. У вас это обмен кольцами и некими клятвами. У нас это сложная церемония, которая начинает связь душ. Кольцо не символ, а реальная связь двух душ, обмен которыми производится в то же время. Тебя мы поостереглись сразу пугать, на тебе и так лица не было. — Бальтазар нехорошо ухмыльнулся. — Видела бы ты себя в тот момент, мы всерьез боялись, что не выдержишь. Об этом сложно говорить, для нас это очень интимный процесс. Если кого-то любишь, то наивысший дар — разделить это чувство. У нас это совершенно нормально.

— Но у людей — нет. Для людей право выбора превыше всего. Хотя многие со мной не согласились бы.

Демон осторожно приобнял меня одним крылом и вздохнул:

— Мы понимаем, что сильно обидели тебя. Просто кое-кто влюбился как мальчишка. — Бальтазар попытался сдержать вздох, отчего тот получился особо тяжелым. Бросив на меня короткий взгляд, он вновь уставился в темноту весенней ночи. — Лилит, малышка, хочешь, я расскажу тебе, как влюбляются демоны? Становится очень больно, вот тут, так, словно сердце сейчас разорвется. Затем внутрь проливается тепло, оно пьянит и дурманит. А потом ты понимаешь, что начал жить. Это завладевает всем в твоей душе, это сравни безумию. Асуры проклятый народ, и такой дар, как любовь, мы принимаем с радостью. И никогда от нее не откажемся. И он не откажется, понимаешь? Конечно, он может жениться на другой. Но ведь это никому не принесет счастья. И тебя он не забудет. Помнишь, мы когда-то обсуждали это. Так вот, он никогда не смирится с потерей любимой женщины. Уж слишком хорошо мы прочувствовал все оттенки этой боли, когда думали, что ты умерла.

— Ни надо, Бали. Я все знаю. Только пока у меня есть дела и здесь. — Я потерлась лбом о его плечо и вздохнула. — Давай больше не будем об этом. Пошли лучше спать.

— Хорошо, идем. Только… не избегай его, пожалуйста. — На меня смотрели страдальческие вишневые глаза, светящиеся в темноте. Впрочем, не сильнее горящей шевелюры. — Он все так же ждет тебя каждую ночь и очень скучает. И нам надоело постоянно восстанавливать Серенити, в конце концов.

— Что восстанавливать?

— Серенити. У него любимое развлечение — чуть что не по его, сразу замок громит. Ужас, уже не знаешь, где проснешься — в своей комнате или на развалинах.

А я засмеялась, радуясь, что не только от моих рук страдают различные произведения архитектуры.