Надежда Первухина - Все ведьмы делают это!

— Херес настоящий нынче дорог, — зачем-то пробормотал, смущаясь, полковник. — Да и подделывают его часто.

— Не беспокойтесь, — опять усмехнулась Анастасия. — Подделок здесь нет. И средств у меня пока предостаточно. Выпьем, полковник!

— За что? — спросил Дрон Петрович, беря бокал. Ноздри приятно щекотнул аромат крепкого вина-настоящего, беспримесного и оттого весьма соблазнительного.

— Как за что? — изобразила удивление женщина без возраста. — За успех нашего общего дела. Пейте, пейте!

Полковник не сдержался и выпил. Потом еще не сдержался и еще. Его охватило тепло и приятное чувство довольства жизнью. А тут еще лакей подкладывал на тарелку закуски, поясняя шепотком:

— Тартинки с икоркой и мозгами горячими, судачок заливной-с, шафруа из дичи с трюфелями-с, откушайте…

Дрон Петрович слегка даже протрезвел от такой роскоши и поглядел на Анастасию: чего ради она на него такое добро переводит? Та заметила озадаченный полковничий взгляд, перестала кушать фазана в рейнском вине и успокаивающе сказала:

— Что вы, Дрон Петрович, все сидите, как неродной? Бросьте ваши глупые мысли и ужинайте, коль голодны. Мне вас травить вовсе не резон.

Полковник прожевал тартинку с икрой, на трюфели посмотрел с подозрением и брякнул:

— Зачем я вам нужен?

Анастасия посмотрела на него сквозь фужер с играющим шампанским:

— Узнаете в свое время. В самое ближайшее. А пока — наслаждайтесь жизнью, полковник. Настоящий полковник!

И настоящий полковник принялся наслаждаться. За шафруа последовали какие-то непонятные, но вкусные волованы огратен, крокеты с цыпленком, потом опять икра, херес сменился коньяком, коньяк…

Дрон Петрович сыто и слегка осоловело смотрел на стол, где по мановению руки лакея все судки и тарелки исчезли, освободив место для канделябра с ароматизированными свечами, кофе и ящика с сигарами. От сигар полковник отказался, поскольку не курил вообще, зато кофе выпил с удовольствием.

Анастасия хлопнула в ладоши:

— Никита, музыкантов сюда.

«Танцы, что ли? — испугался полковник, поскольку танцевать умел так же, как газонокосилка — вышивать крестиком. — Только этого не хватало!»

Но танцев не намечалось. Пришедшие музыканты тоже были крысами (ростом этак с хорошего добермана), это изобилие крыс полковника уже не пугало и не удивляло. Крысы чинно расселись в уголку, достали кто скрипку, кто флейту и заиграли простенькую мелодию. Анастасия закурила папироску в длинном дамском мундштуке, картинно выпуская дым в сумрачный потолок, и спросила Кирпичного:

— Вы довольны? Туалет, ванная, питание — все доброкачественно?

— Да, — чуть удивился вопросу полковник и прихлебнул коньячку. — Все просто отлично. — И добавил: — Госпожа.

Анастасия снова улыбнулась:

— Я рада.

Они посидели за столом еще с полчаса, слушая музыку, потом Анастасия резко поднялась.

— Никита, отведи полковника в спальню, — бросила она, исчезая за раздвинувшейся стеной.

Полковник торопливо допил остывший кофе и двинулся за Никитой. Выйдя из дверей столовой, Дрон Петрович почему-то захотел оглянуться. Оглянулся. Но никаких дверей не увидел. На их месте висело большое зеркало в бронзовой витой раме, и, что самое странное, ни полковник, ни тем более Никита в этом зеркале не отражались.

— Идемте, — поторопил Кирпичного бритоголовый спутник.

… Спальня была как из запрещенного эротического фильма про похождения каких-нибудь маньяков-нуворишей: зеркальный потолок, зеркальные же стены, в центре комнаты — громадная кровать с кучей подушек и покрывал, возле кровати — статуи, недвусмысленно намекающие на то, что их позы взяты явно из знаменитой «Камасутры». Полковник, конечно, ни о какой «Камасутре» не слыхал, но статуи направили поток его мыслей в пикантное русло. Хлопнула дверь — это вышел Никита, оставляя полковника наедине со срамными статуями, бесчисленно отражавшимися в полумраке зеркал.

Полковник постарался не смотреть на это буйство мраморного секса, отогнал от себя похотливые мысли и решительно направился к кровати, намереваясь спать и только спать. Но, видимо, удовольствиям в сей насыщенный событиями день не суждено было окончиться. Потому что в постели, раскинувшись в сногсшибательной наготе, ждала полковника женщина. Не статуя.

— Вот, блин, — только и сказал полковник и больше ничего не успел сказать, потому что времени на разговоры ему просто не дали.

Такого ошеломляющего секса полковник не имел даже в лучшие свои годы, когда еще не был начальником охраны в женской колонии, а был молодым, полным вожделения и сил мужиком, не пропускавшим ни одной мимопроходящей юбки. Тогда его хватало надолго и на многих. Сейчас ему казалось, что он выжат просто без остатка, а постельная незнакомка снова и снова ухитрялась доводить его до умопомрачения, вытворяя такие вещи, от которых даже в принципе нестыдливый Кирпичный слегка смущался. Однако как ни был он занят и ошарашен, потрясло его другое. Те самые статуи, мускулистые мраморные мужчины и высокогрудые крутобедрые женщины, оживали и принимались творить друг с другом натуральное непотребство, наполняя при этом комнату такими неистовыми криками и стонами страсти, от которых дрожал пол и вибрировал зеркальный потолок, грозя рухнуть на это скопище блудников.

Однако потолок не рухнул. Рухнул с кровати сам полковник, вконец обессилевший и, даже можно сказать, изнасилованный. И хотя его пылкая партнерша мигом оказалась рядом и принялась зазывно дрожать грудью, тереться распаленными влажными бедрами о чресла Дрона Петровича и взбадривать игривыми пальчиками то, что ни за какие оргазмы в мире больше не хотело взбадриваться, полковник смежил веки и сразу провалился в глубокий сон, похожий на обморок. Словно накрыло его черным глухим покрывалом, гасящим все эмоции, страсти и желания. И если бы полковник Кирпичный умел и любил изъясняться метафорически, он бы сказал, что этот сон был похож на смерть.

… С тою только разницей, что после смерти человек не просыпается на узкой и жесткой койке армейского образца в комнатенке, похожей на послетуберкулезный бокс.

Полковник, открыв глаза, несколько минут лежал, бездумно созерцая лампочку в белом железном плафоне. Потом сел и огляделся. Взору его предстала комнатенка размером примерно два на три метра с голыми белыми стенами и унитазом в углу. Полковник сразу сообразил, что ему эта комнатка напоминает. Камеру. Только вот непонятно, каким образом из роскошной спальни-сексодрома Дрон Петрович перенесся в это неприятное местечко. Хотя почему «перенесся»? Могли и перенести. Только зачем? Вообще зачем это все?! Сначала обслуга и кормежка по первому разряду, а потом — такое вот…