Надежда Первухина - От ведьмы слышу!

— Ты, считай, тоже классик, — утешила я своего фантаста.

Но он уже и не слышал. Он раскрыл книгу на стихотворениях нашего знакомого вампира и погрузился в чтение.

— Читай вслух, — потребовала я. — А то прогоню спать.

Я, закрыв глаза, прислонилась к стене. Усталость, тоска и тревога, ставшие моими постоянными спутниками в последнее время, куда-то ушли, милостиво позволив моей душе вдохнуть толику покоя…

— Белинский, — тихо сказала я. — А может, из их любви что-нибудь хорошее получится?

Муж с некоторым усилием захлопнул книгу, словно страницы сопротивлялись и не желали закрываться.

— Время покажет, — задумчиво сказал он. — Как вампира я его не одобряю, но как поэта…

Я отобрала у него томик стихов и, поднявшись по стремянке, засунула между пестрыми обложками «Библиотеки космической фантастики».

— Сюда девочки точно не полезут…

— Хорошо. А с этим что будем делать?

Мы задумчиво поглядели на дюжину объемистых пачек.

— Как думаешь, если их спрятать на чердаке дачного дома, Дашка их обнаружит?

— Вика, в конце концов, ты у нас ведьма, тебе и решать.

— Ладно. Отвезу книги к Инари. Пусть отправит их в депозитарий Дворца драконов. Без специального разрешения туда попасть невозможно. Да и не думаю, что Даша загорится такой идеей. Самое ужасное знаешь, что?

— ?

— Если она всерьез возьмется колдовать, у нее все и без книг получится. Все что угодно.

— Ты говоришь так, как будто Дарья — Великая Ведьма. Вроде тех, которые составляют этот ваш… Трибунал Семи Матерей Ведьм.

— Есть симптомы, по которым я это подозреваю.

…А Великая Ведьма в это время крепко спала, и ей снился очередной сон. В котором она делает помело из палки от старой швабры и пучка павлиньих перьев. И отправляется в вольный полет над безмолвной столицей.

…Миловидная юная японочка в кимоно палевого цвета поставила передо мной чай и лакомство из соевого творога.

— Спасибо, Тиэко-тян, — сказала ей Инари. — Можешь идти. Я сама поухаживаю за гостьей.

Тиэко улыбнулась и, поклонившись, ушла.

— Давно у тебя эта служаночка?

— С зимы. Муж настоял, потому что мне самой в одиночку уже трудновато управляться по хозяйству и заниматься с сыном… — Инари легко коснулась ладонью большого живота. — Да и в моем возрасте беременность — нелегкое дело.

Я с удовольствием пила особенный, истинно японский чай и откровенно любовалась своей задушевной подругой. За те годы, что мы с ней знаем друг друга, как женщины и прирожденные драконы, она совсем не изменилась. Только красота ее, раньше сиявшая, как солнечный зайчик, теперь светилась ровным приглушенным светом. Инари, в отличие от меня, с глубокой серьезностью подошла к вопросу семейной жизни и в замужестве вела себя так, как и полагается порядочной японке. Не подумаешь, что эта немногословная, кроткая, ожидающая ребенка женщина когда-то была бесстрашным самураем-охранником и спасла жизнь не только своему сюзерену, но и моему семейству…

— Как вы живете? — поинтересовалась я. — Как здоровье мужа и Наследника Сагё?

Всегда, когда я бывала в гостях у Инари, меня охватывало чувство умиротворенного умиления. Семья Павловых-Такобо жила в зеленом массиве Ильинского. Бизнесмен Павлов отгрохал особняк в помпезно европейском стиле, а Инари выделила себе клочок земли под чайный домик и небольшой классический садик камней. В чайном домике царила атмосфера покоя, уюта и дружелюбия; в токонома всегда стояла ваза с цветочной композицией, соответствующей дню лунного цикла, висели свитки с изречениями древних японских поэтов… Во время чайной церемонии полагалось говорить о прекрасном (природе, погоде, искусстве) и возвышенном (философии, поэзии). Но я, как суетный московский человек, нарушала регламент и задавала вопросы о насущном. Инари мне это прощала, ласково улыбаясь уголками не подкрашенного помадой рта.

— Муж уехал на деловую встречу в Саратов. А Сагё сейчас в музыкальной школе, Тиэко поедет за ним где-то через час… Благодарение небесам, все здоровы.

Поясню: Сагё — восьмилетний сынишка Инари и Сергея Павлова. Они именуют его несколько торжественно: Наследник. Немудрено. Дело в том, что Инари — природный, чистокровный дракон из древнего высокородного японского клана. Павлов — тоже дракон, но рангом пониже, драконьей крови в нем маловато, он даже летать толком не умеет. Вот бизнесмен и возмечтал найти себе жену — чистопородного дракона, чтобы та родила ему наследника и тем самым подняла престиж Московской Управы драконов. Поначалу Павлов, не рассчитав силенок, пытался соблазнить меня (прапрапраправнучку былинного Змея-Горыныча), но, поскольку я не собиралась расставаться с собственным мужем, обратил свои взоры к Инари. И не прогадал. Хотя я до сих пор считаю, что такой тип, как этот бизнесмен, недостоин делить постель со столь утонченной и замечательной женщиной, каковой является Инари.

— Может быть, тебе согреть сакэ? — предлагает Инари.

— Нет, не стоит. Очень душно, и без того голова болит, а я ведь к тебе по делу приехала.

— Я готова тебе помочь. — Инари приподнимается с подушки-дзабутон, но я жестом останавливаю ее:

— Погоди, сестрица. У тебя так хорошо. Душой отдыхаешь. Подождут мои заботы. Что тебя понапрасну волновать…

— Разделить заботы друга — вот истинное благочестие.

Я вздохнула и допила-таки ароматный, густой, как патока, чай.

— Не дай Аматэрасу тебе такие заботы, дорогая Инари.

Из чайного домика мы идем по посыпанной желтым речным песком дорожке, отделяющей садик камней от сада отцветшей сакуры, устелившей своими темно-розовыми лепестками рыхлую землю.

— Сколько раз собиралась приехать к тебе, полюбоваться цветением сакуры, и все недосуг, — сокрушенно говорю я.

— Ничего. Скоро мы наденем пояс юности на нашего Сагё. Будет большой праздник. Мы ждем в гости всю вашу семью.

Инари ведет меня в гостиную особняка. Ну, тут царят уже вкусы сорящего деньгами бизнесмена. Диваны, обитые зеленой кожей, и пепельницы из аметиста я всегда считала дурным тоном. Не хватает Павлову скромности. Не воспитала его Инари.