Ирина Котова - Королевская кровь

— Отойдите! — почти кричит она, но он все-таки всучивает ей свою, точнее, Евгения Инклера визитку, с просьбой позвонить, если она подумает и решится. Машина со свистом уезжает, как будто за леди гонится демон.

Через несколько дней он получает сообщение с предложением встретиться вечером в арт-кафе «Империя» в самом центре. Место для томных аристократов, с кабинками для приватных встреч, и умеющими молчать официантами. Молодая женщина ждет его у окна в приват-ложе, курит, она сильно накрашена — бледное лицо, темные глаза, темные волосы, ярко-алые губы. Весь вечер он любуется ею, напоминая себе, что он на задании, а она замужем. Он любит таких, как госпожа Симонова — тонких, ухоженных, дорогих. Но почему-то иногда, пока он ее слушает, в памяти всплывает другое лицо — лицо уставшей, заплаканной женщины, и прозрачные от слез серо-голубые глаза.

— То, что я вам расскажу, останется между нами, — предупреждает она.

— Но как же книга? — удивляется «писатель».

— Плевать, выкрутитесь как-нибудь. Мое имя упоминать запрещаю. Понятно?

— Понятно, — покорно кивает головой подставной журналист. — Зачем же вы тогда решились на встречу?

— Я устала жить с этим, — тихо говорит леди, и «Евгений» вдруг со всей очевидностью понимает, что она на грани истерики. — Мне нужно хоть с кем-то поделиться, иначе я сойду с ума.

Екатерина тушит сигарету, вытаскивает ее из мундштука и тут же закуривает вторую.

— Мне кажется, что я видела ее после…после того, что случилось, — наконец произносит она, и видно, что она страшно переживает.

Писатель резко наклоняется к ней, глаза его блестят:

— Как? Когда?

— Сначала, — она роется в сумочке, — вы мне поклянетесь на проклятие, что не причините ей вреда.

Люк, понятия не имеющий, зачем Тандаджи ищет королевскую семью, с некоторой опаской берет плоский, черный камень с иголочкой посередине.

— Я, Евгений Инклер, клянусь, что собираю информацию исключительно в познавательных целях и не для причинения вреда королевской семье или ее членам, или тем, кто дает мне информацию, — и он прокалывает указательный камень торчащей иголочкой. Кровь шипит, впитываясь в парные желобки для сбора крови, отходящие крестом от иглы, а запястье его окутывает едва ощутимая невидимая лента клятвы.

Симонова кивает, клятва ее устраивает, она даже расслабляется немного. «Да уж, — думает Люк, отважная женщина». А если б он оказался из тех, кто давно ищет королевскую семью, чтобы уничтожить? Как она справилась бы с ними?

— Интересные вещицы у вас во владении, — замечает он, откладывая окровавленную салфетку, которую он прикладывал к ранке, доставая сигарету и закуривая.

— Наследство от бабульки, — спокойно отзывается Симонова, — она Темной была.

«Инклер» чуть не давится дымом от таких признаний. Ах, да, чего ей бояться, он же клятву закровил, что не причинит ей вреда.

— Именно поэтому, — говорит она с нажимом, — я прекрасно знаю, что никто из королевской семьи не имел ведьмовства ни на каплю. Ни-че-го черного в них не было.

Люк уже с некоторой опаской смотрит на молодую аристократку, сидящую перед ним. Ее суждению можно доверять, черная черную почует издалека. Но как, интересно, им удается скрываться?

— Мы постоянно принимаем настои, подавляющие агрессию и призывные способности, — объясняет Екатерина, поняв его невысказанный вопрос. — Так что не бойтесь, демонов тут не появится, и кровь вашу я пить не буду. Тем более, что второе — преувеличение. Мы сосем энергию, а не кровь.

— Но как же, — Люк задумывается, пытаясь сформулировать, — откуда все эти слухи, фотографии?

— Они все, девочки, имею в виду, обладали какой-то специфической силой, это точно. Но она не черная, я еще раз вам говорю. Значит, кому-то было очень нужно, чтобы их посчитали черными.

— Даже не знаю, что сказать. Вы меня обескуражили, леди. Расскажите мне, пожалуйста, про королевскую семью. И про то, как и когда вам показалось, что вы видели принцессу Марину.

Она делает глубокий вдох. Пока она думает, в кабинку, постучавшись, заходит пожилой официант. Он, не здороваясь, ловко расставляет чашечки с кофе, конфеты, мороженное, пирожные, меняет пепельницу и величественно удаляется. Екатерина перехватывает его удивленный взгляд.

— Я, когда нервничаю, либо курю, либо сладкое ем, — объясняет она, набирая ложечкой мороженное, — успела заказать, пока ждала вас.

— И как вам удается сохранить такую фигуру?! — восхищается он вполне искренне, а она даже расслабленно как-то смеется и грозит ему облизанной ложечкой.

— Осторожно, господин Инклер, а то я подумаю, что вы со мной флиртуете.

— Он наклоняется вперед, позабыв и про бороду, и про дурацкие светлые волосы, и хрипло говорит:

— А что, если и так?

И видит ответ в ее расширившихся зрачках.

Эту ночь они проводят вместе, и их любовь болезненна и остра, как у всех одиноких, случайно пересекшихся людей.

Наутро, одеваясь и периодически затягиваясь из лежащего на подставке мундштука, Кэти спокойно рассказывает о своем детстве и юности. Люк вытирает тело после душа и внимательно слушает ее. О том, как придя в первый класс императорской гимназии, где наравне с детьми простых горожан учились дети аристократов, она увидела заплаканную светленькую девочку и с удивлением узнала, что эта плакса — третья принцесса Марина Рудлог. О том, как ей стало жалко всхлипывающую малявку, и она подсела к ней и поделилась шоколадкой. Как ее с родителями, до того бывавшими в дворце только на общих приемах, пригласили в личные королевские покои, где была Марина, хорошенькая, как куколка, в нарядном кружевном платье, и сама королева.

— Ее Величество приняла нас очень ласково. Маринка рассказала ей, что подружилась с девочкой, которая ее успокоила и поддержала, и Ирина-Иоанна решила поближе познакомиться с семьей такой «великодушной леди».

Последние слова она произносит с иронией. Она и не думала дружить с плаксой, и как можно назвать человека другом за день? Однако Марина, воспитанная в ограничениях дворца, не имела опыта дружбы, и поэтому стремилась к любому человеку, который был к ней добр. Вот так, благодаря половинке не самой дорогой шоколадки, ее семья стала вхожа в ближайший круг принцессы. Благодаря ей судьба и самой Екатерины, и ее сестер сложилась наилучшим образом, — сама Екатерина, происходящая из не самого родовитого рода, сделала отличную партию, выйдя замуж за герцога, сестры ее тоже не остались без выгоды.

— Марина всегда очень переживала из-за всего, у нее такой несколько невротический тип характера был, — говорит она. — Плохая оценка, замечание, парень не так посмотрел, — она в слезы. А я всегда была жилеткой.

Единственное, когда она не плакала — это со своими животными. Как-то Огонек, конь такой у нее был, — поясняет Кэти, — случайно брыкнулся и заехал копытом ей в бедро. Вскользь, но синячище был на полноги, черный. Так она даже не всплакнула, представляете? Зато как ругалась королева, как грозилась не пускать больше к лошадям. У Ее Величества к Маринке всегда было особое отношение, мне даже казалось, что она ее любимица. Во всяком случае за нее она тряслась больше всего. Но вот тогда, когда мать пообещала отобрать Огонька, я первый раз увидела у Марины приступ фамильного гнева, испугалась страшно.