Гарри Тертлдав - Мечи легиона

Марк подозревал, что Гай Филипп тревожится преимущественно о Нерсе Форкайне, вдове одного из местных владетелей. Ее муж Форк погиб в битве при Марагхе. Нерсе оказалась единственной женщиной, заслужившей любовь и уважение старшего центуриона. Впрочем, Гай Филипп сделал все, чтобы Нерсе не догадалась о его восхищении. Страх перед любовью оказался слишком тяжелым испытанием для этого мужественного человека.

Аморион казался небольшим даже по сравнению с Гарсаврой. Пыльный городок в самом середине плато. Жизнь ему дала река Итоми, приток Аранда. Марк явился сюда во второй раз, и снова Аморион кишел людьми: некогда -армией Маврикия Гавра, выступившей отсюда на запад, навстречу поражению и гибели, а сегодня — толпами торговцев, собравшихся на панегирис.

Уже сгущались сумерки, когда римляне достигли города и двинулись по дороге между рядами торговых палаток, разбитых за городскими стенами. Туризин оказался прав. В огромной толпе, в сутолоке ничего не стоило затеряться еще двум безвестным чужеземцам.

Кругом уже кипела торговля. Макуранский купец с удлиненным лицом и влажными глазами смеялся с деланным изумлением в ответ на предложение видессианина купить у него фисташки по заниженной цене. С полдюжины кочевников в цветных тюрбанах — худощавые, крепко сложенные мужчины, все как на подбор с огромными носами (похоже, родственники) — распаковывали пряности и благовония. Возле их палаток были привязаны верблюды. Конь Марка попятился, почуяв непривычный запах.

Поблиэости какой-то жрец торговался с толстым крестьянином из-за мула. Крестьянин, несомненно, принадлежал к числу правоверных, однако не усматривал в том повода снизать цену ни на медяк — даже для жреца.

Марк заметил купца-намдалени, который привел в Аморион вьючную лошадь с притороченными к седлу тюками. Намдалени привез глиняные лампы и светильники. Торговля у него шла довольно бойко.

Потерпев неудачу с мулом (услышав цену, предложенную жрецом, крестьянин рассмеялся святому отцу в лицо), жрец отошел к намдалени и тоже купил себе светильник.

— Что-то не вижу, чтобы он обрушил на этого еретика громы, молнии и прочие анафемы, — заметил Гай Филипп.

— Мне кажется, для Земарка «еретиками» являются только васпуракане, -ответил Скавр. — Во всяком случае, он рассматривает эти слова как синонимы. Наш дорогой «защитник правоверных» и его милые последователи довели себя до такого праведного гнева, что на прочих уклонистов у них просто уже сил не остается.

В толпе, где были и владельцы караванов, и торговцы, и охранники, берегущие купцов и их товар, и зеваки, и перекупщики, и простые покупатели, смешались представители самых различных народов и вероисповеданий — от ортодоксальных послeдoвaтeлeй Фоса до сектантов, от еретиков до людей, чья вера вообще ничего общего не имела с религией Доброго Бога Видесса. Однако никого из них аморионские жрецы не трогали.

Имелось лишь одно исключение. В толпе не было ни одного васпураканина, хотя земли «принцев» располагались недалеко отсюда — к северо-западу от Амориона. В свое время многие васпуракане осели в этом городе, спасаясь от набегов йездов. Но после погромов, учиненных Земарком…

От этих мыслей римлян отвлекла громкая, сочная брань. Хозяин одного из караванов — широкоплечий рослый мужчина с толстым животом, выбритой головой, крупным носом и густыми усищами, которым мог бы позавидовать сам Виридовикс, — распекал погонщика мулов за то, что животные отвязались. Толстяк изрыгал проклятия сразу на нескольких языках. Его бас рокотал, как камнепад.

Не сговариваясь. Гай Филипп и Марк остановились и стали с восхищением слушать. Усатый торговец краем глаза заметил их, прервал словоизвержение и заорал напоследок:

— Чтоб это больше не повторялось, ты, сын козлиной блевотины!

Что и говорить, выглядел торговец чрезвычайно эффектно: вишневая рубашка, распахнутая на груди, просторные ярко-голубые шаровары, заправленные в сверкающие черные сапоги. В правом ухе горело золотое кольцо, в левом — серебряное. Подбоченясь, он заговорил с римлянами; когда он ухмыльнулся, блеснули три золотых зуба.

— Что-нибудь случилось, ребята?

— Да нет, просто мы пытались запомнить все то, что ты тут говорил, -отозвался Гай Филипп, усмехаясь в ответ.

— Ха! Я не сказал ему и половины того, что он заслуживает. — В груди купца зарокотал смех. На этот раз он поглядел на римлян куда более внимательно. — А вы, ребята, воины, как я погляжу, — проговорил он уверенно. Купец и сам был не дурак помахать мечом, который носил на поясе. — Знаете, я нанял бы еще несколько охранников. Правда, кляча у тебя, седой, того и гляди отбросит копыта, ну да ладно.

— С чего ты решил, что я захочу с утра до вечера слушать, как ты бранишься? — возразил Гай Филипп.

— Ладно тебе. Плата — золотой в месяц, кормежка от пуза и за хозяйский счет — то есть за мой, и доля в прибыли после того, как я все распродам. Ну что, согласны?

— Мы вернемся к тебе через денек-другой, — ответил Марк. — Сперва нам нужно закончить в городе одно дельце.

— Что ж, можете облить меня мочой с ног до головы, если я стану вас дожидаться. Однако будете свободны и сумеете меня отыскать — договоримся! Скорее всего, я буду торговать на этом же месте. Торговля стала никудышной. Йезды подгадили, да и вся эта дурацкая возня из-за васпупуркан — тоже. Если сразу не найдете, спросите Тамаспа.

Макуранское имя объясняло многое: и гортанный акцент торговца, и его равнодушие к судьбе васпуракан. Тамаспа тревожило лишь то, что все это мешало торговле.

В этот момент кто-то громко позвал макуранца. Тот крикнул: «Иду!» и на прощание сказал римлянам:

— До встречи!

Гай Филипп тронул лошадь.

— Вперед, ты, улитка-переросток. Знаешь, — обратился старший центурион к Марку, — а я бы не отказался пойти на службу к этому носатому ублюдку.

— Да уж. Вот с кем не соскучишься, — согласился Скавр.

Оба засмеялись.

Близилась ночь. В любое другое время года с наступлением сумерек Аморион бы опустел. В темноте слышались бы торопливые шаги случайных прохожих да бег слуг, несущих на плечах носилки с возвращающимся домой хозяином.

Однако в течение всего панегириса главная торговая улица по ночам ярко освещалась горящими факелами, чтобы облегчить торговцам охрану своих товаров. При свете огней по городу двигались религиозные процессии, сопровождаемые хором, — город праздновал дни святого Моисея.

— Не желаешь ли засахаренных фиг? — обратился к трибуну уличный разносчик. Поднос с товаром висел у него на груди. Когда Марк купил несколько фиг, разносчик добавил: — Да благословят тебя Фос, святой Моисей и Защитник! Становись сюда. Шествие скоро начнется. Отсюда тебе хорошо видно.