Марк Лоуренс - Принц шутов

— Ну, оно у нее есть, надо полагать. — Мне не нравилась его дерзость. А ром пах, словно мазь, приготовленная знахарем, или средство от простуды. Теперь, когда под задницей у меня была табуретка, над головой — шатер, а мое имя и положение — известно, я стал чувствовать себя… собой. Пригубил ром — и чуть не проклял себя за это. — Впрочем, как оно работает, я не в курсе.

Мне было трудно представить, чтобы бабушка страдала от телесных недугов. Она была высечена из скалы и наверняка всех нас переживет. Так говорил отец.

— А ваши старшие братья? Мартус, кажется, и Дарин? Мартусу, должно быть, скоро исполнится двадцать семь, недели через две, да?

— Гм. — Да чтоб мне еще их дни рождения помнить! — Ну, они неплохо поживают. Мартус, конечно, скучает по кавалерии, но он-то хоть побывал там.

— Конечно, конечно.

Руки Тэпрута не знали покоя, они словно выхватывали из воздуха кусочки информации.

— А ваш двоюродный дед? У него всегда было слабое здоровье.

— Гариус?

Про старика не знал никто. Я даже не знал, что это мой родственник, на протяжении первых лет, что приходил навещать в башню, где его держали. Я пробирался через окно, чтобы никто не заметил. Двоюродный дед Гариус дал мне медальон с портретом матери. Мне было лет пять-шесть, наверно. Да, вскоре после того, как Молчаливая Сестра коснулась меня. Тогда я называл ее женщиной с бельмом. У меня потом месяц были припадки. Я нашел старого Гариуса случайно, когда был маленьким, — забрался в комнату и обнаружил, что она не пуста. Он напугал меня — весь скрюченный каким-то неестественным образом. Не злой, но… неправильный. Я боялся заразиться, вот в чем дело. И он это знал. Гариус хорошо понимал, что творится на душе у человека, даже у ребенка.

— Я таким родился, — сказал он. По-доброму ведь сказал, пусть я и смотрел на него тогда как на воплощение греха. Череп у старика был шишковатый, словно переполненный, неправильной формы, как картофелина.

Он полулежал в постели, рядом в пыльных лучах стояли на столике кувшин и кубок. Никто не навещал его в этой высокой башне, только сиделка следила за чистотой и иногда маленький мальчик забирался в окно.

— Родился таким — сломанным. — Каждое предложение вырывалось с тяжелым дыханием. — У меня был близнец, и, когда мы родились, нас пришлось разнять. Мальчик и девочка, первые сиамские близнецы разного пола, как говорили. Нас разделили, но неудачно. И я… стал вот таким. — Он поднял скрюченную руку явно геркулесовыми усилиями.

Гариус вытащил руку из-под покрывала, напомнившего мне погребальный саван, и дал мне этот медальон, дешевенький, но с портретом моей матери, таким прекрасным и живым, что можно было поклясться — она смотрит прямо на меня.

— Гариус, — согласился Тэпрут, нарушая тишину. — А я-то и не заметил, как она воцарилась.

Я отбросил воспоминание.

— Неплохо себя чувствует. — Я хотел сказать, что это не его дело, но, когда ты далеко от дома и беден как церковная мышь, стоит поумерить гордость. Гариус был единственным, на кого я находил время. Он не мог выйти из комнаты, разве что кто-нибудь взялся бы его вынести. И я заглядывал в гости. Возможно, это была единственная обязанность, которую я соблюдал. — Вполне неплохо.

— Хорошо, хорошо. — Тэпрут заломил руки, словно выжимая одобрение. Его пальцы были бледными, слишком длинными. — И, хаульдр Снагасон, как там на Севере?

— Холодно и слишком далеко.

Снорри поставил пустой кубок и облизал зубы.

— А Уулискинд? Все еще прекрасен? Рыжие дойные козы на склонах Скраа, черные, для шерсти, — на хребтах Нффлра?

Снорри прищурился, возможно думая, не читает ли директор цирка его мысли.

— А вы… были в Уулискинде? Ундорет запомнили бы цирк, но о солоне я до сегодняшнего дня не слышал. Да, кстати, — надо бы на него посмотреть.

Тэпрут улыбнулся — узкие ровные зубы, тонкие губы. Он снова откупорил ром и собрался наполнить наши кубки.

— Простите, но вы же видите, как я веду дела: прислушиваюсь, задаю вопросы, храню любую частицу информации. — Он постучал себя по лбу. — Здесь. Гляди-ка!

Снорри поднял перед собой кубок здоровой рукой.

— О да. Рыжие козы Скраа, черные — Нффлра. Хотя пасти их больше некому. Пришли черные корабли. Мертвые с Затонувших островов. Свен Сломай-Весло навлек на нас такую участь.

— А-а! — Тэпрут кивнул, сложил пальцы домиком, поджал губы. — Тот, из Хардассы. Жестокий человек. Боюсь, недобрый. — Его слова сопровождались взмахами бледных рук. — Возможно, у коз, рыжих и черных, теперь новые пастухи. Парни Хардассы.

Снорри выпил свой ром и положил отравленную руку на стол — ножевая рана являла собой воспаленную сочащуюся щель между сухожилиями.

— Почини меня — и сможешь изменить эту историю, циркач.

— Всенепременно. — На лице Тэпрута мелькнула улыбка. — Лечи или убей — наш девиз. Гляди-ка. — Его руки порхали вокруг руки норсийца, не касаясь, но следуя линии разреза.

— Иди в фургон Варги. Самый маленький, с красным кругом на боку. Там, неподалеку от ворот. Варга промоет рану, зашьет, перевяжет. Ее припарки — самые лучшие. Гляди-ка! Даже старая рана пройдет.

Снорри встал, и я собрался вслед за ним. Это уже превратилось в привычку.

— Не останетесь, принц Ялан?

Тэпрут не поднял глаз, но что-то в его тоне остановило меня.

— Найду тебя позже, — сказал я Снорри. — Зачем смущать тебя — еще ж обрыдаешься, когда Варга примется за работу. И слона не пропусти. Они зеленые и любят мясо викингов.

Снорри фыркнул и выскочил на солнце.

— Грозный какой. Гляди-ка! — Тэпрут смотрел, как за Снорри развевается полотнище, прикрывающее вход в шатер. — Слушай, принц. Как получилось, что вы путешествуете вместе? Что-то ты не похож на человека, привычного к дорожным тяготам. Как это норсиец не убил тебя, а ты не сбежал к теплу родного очага?

— Да будет тебе известно, что я познал в Скорроне чуть больше тягот, чем… — Тэпрут медленно, с сожалением покачал головой, и мой пыл несколько угас. Я боялся, что, если упомяну свои подвиги при перевале Арал, он засмеет меня. Вот в чем проблема с теми, кто знает слишком много. Я вздохнул. — Честно? Нас связала магия. И приносящая, чтоб ее, слишком много неудобств. Ты бы не?..

— Маг, повелевающий умами? Невидимая рука, что могла бы разделить вас? Гляди-ка! Будь у меня такая, этот цирк стал бы золотой жилой, а я — богачом из богачей.

Я ждал, что он поднимет на смех рассказ о колдовстве, но Тэпрут воспринял все всерьез — такое облегчение, а вот узнать, как трудно будет освободиться от чар, было уже не так приятно.

Тэпрут допил ром и снова убрал бутылку в ящик.

— Раз уж зашла речь о богачах, должно быть, ты знаешь некоего Мэреса Аллуса.

— Ты знаешь…

Разумеется, Тэпрут знал. Он знал о спрятанном брате королевы, слишком искалеченном, чтобы занять трон. Он знал о козах, пасущихся на склонах далеких фьордов. Едва ли он мог не знать о короле преступного мира Вермильона.