Олеся Русалева - Дворник у нас плохой

— Может, вам кофе? — я медленно поднял глаза на нарушившую тишину секретаршу, придавил ее буквально взглядом. Нет, она, конечно, не виновата в том, что сижу я в этой приемной уже больше получаса, отстукивая пальцами дробь на колене, и совершенно не понимая, зачем я здесь. В моем плохом настроении она тоже не виновата. Это все зима, метель, с трудом выкопанная из под снега машина, нечищеные улицы и… потерянная два месяца назад работа. И беготня в поисках новой. А где же ее взять? Не так часто в маленьком городе возникают вакансии главных инженеров больших предприятий. А теперь вот еще и к мэру вызвали. Зачем? Непонятно. Маринуют в приемной. И вышколенная секретарша, хлопая огромными глазами, спрашивает, не хочу ли я кофе. Разве что мышьяку туда кинешь, милая…

— Мышьяка нет, — прочла все по взгляду, надо же, а ведь умница, секретарша мэрская. — Зато есть сливки или лимон, на выбор.

Выбрать я не успел. Дверь кабинета открылась, выпустив предыдущего посетителя, и мэр, сверкая улыбкой, протянул руку мне.

— Извини за задержку, Андрей Викторович, проходи, разговор серьезный.

Кожаные кресла цвета слоновой кости, красного дерева массивный стол, горы бумаг в папках и без, неуверенно помаргивающий экраном ноутбук. Портрет президента на самом видном месте, как же без него.

Я молча сел и выжидающе уставился на хозяина помещения. Мэром он стал недавно, а вот знакомы мы были давно. Город-то маленький.

— А вот скажи мне, Андрей Викторович, — посмотрев на меня долгим, пронзительным начальствующим взглядом, начал мэр, — как ты относишься к нашему ЖКХ?

— Как хорошо, что вы спросили меня об этом сегодня, а не вчера, — широко улыбнувшись (звериным таким оскалом) ответил я. — Потому что сегодня я отношусь к нему гораздо лучше, чем вчера.

Мэр поднял бровь и потребовал объяснений.

— Дворник у нас плохой.

— Что? Какой еще дворник?

— Ну, дворник, который двор в порядке содержать должен. Не убирает снег почти совсем. Так, немного для вида лопатой поскребет и бухает где-то с дружками. Жаловались на него в управляющую компанию, без толку. Говорят — зарплата маленькая, никто не хочет идти на эту работу. А во дворе возле подъезда, да на тротуарах горы льда. Жена жалуется, скользко. Позвонил я в очередной раз в управляшку, поругался, потом оделся в старый пуховик, взял ломик и пошел лед скалывать у подъезда. Стою, тюкаю ломом, убираю лед. Тут подруливает машина и выглядывает из окошка какое-то лицо холеное. Начинает мне ценные указания давать, как чистить и все такое. Я его послал. А он мне — «Ты что, я же твой начальник, я тебя в миг уволю». За дворника-бездельника меня принял. Ну, я и рассказал ему, что я думаю про него, его маму и прочих родственников. И сказал, что фиг он меня уволит, никто не пойдет вместо меня, незаменимый я. Побагровел свинтус и уехал. А сегодня новость — дворника нашего уволили. Взяли нового, пока старается, чистит. Даже дорожки песком посыпает!

— Ну, я же знал, что не ошибся в выборе! — неожиданно радостно воскликнул мэр. — Ты прирожденный руководитель ЖЭКа! Ну а если серьезно, несколько управляющих компаний не прошли лицензирование. Вместо них создаем муниципальную компанию, которая возьмет на себя управление и эксплуатацию почти трети жилищного фонда города. Кроме тебя мне доверить это некому. Ты прекрасно управлял огромным хозяйством своего предприятия, справишься и с нашими горожанами.

Я потерял дар речи и только хлопал ртом как рыба.

— Возражения не принимаются, — жестко отрезал мой будущий руководитель. — К тому же другой работы у тебя все равно нет. А еще тебе ужасно повезло. У тебя в штате будет доставшийся по наследству совершенно удивительный сантехник. Руки у мужика золотые! Там, где он работает, протечек не бывает потом годами, даже там, где стояки ржавые были — дыра на дыре. Я специально о нем справки наводил — потомственный сантехник. Вопреки ожиданиям, закончил школу с золотой медалью, институт с красным дипломом и уехал в аспирантуру в Англию. Спился он уже в Оксфорде…

И понеслось! Даже язык не повернется сравнить четкую, слаженную, размеренную работу главного инженера коммерческого предприятия с сумасшествием муниципальной управляющей компании. Тут главное сразу не сбрендить. А потом уж начинаешь понимать, что творческая искра в наших людях, она — от Бога.

Первым делом я, конечно же, попытался узнать — что там за чудо-сантехник теперь у меня работает. Спросил мастера участка.

— Сидоров — удивительный человек! — гордо ответил Федорыч. — Он даже у нас в ЖЭКе прослыл интеллигентом! Ну, после того, как на вопрос «Кто-кто?» ответил «Агния Барто!».

Характеристика меня удовлетворила мало. А опыт работы показывал, что на участке Сидорова трубы рвутся в пять раз реже, чем у других. Коммуникациям, однако, лет по двадцать-тридцать-пятьдесят уже. Закопавшись в технических паспортах домов и канализационных, да водопроводных сетей, внятного объяснения такой статистике я не нашел. Решил лично побеседовать с Сидоровым. Все ж таки в Оксфорде учился человек, должны, наверное, найти общий язык…

— Андрей Викторович, я ничего противозаконного не делал! — прямо с порога, едва ворочая языком, испуганно заявил чудо-сантехник. — И того! Взяток я тоже не брал. А у этой козы, что говорит, будто я ей итальянскую раковину разбил, раковина не итальянская совсем, и треснутая была она. Я ее только в руки, а она и хрясть! Нет в том вины моей! А хоть и на экспертизу горшок этот глиняный отдавайте, все одно, платить я козе той дранной не буду!

Икнул и начал руками в волнении мять шапку. Огромный такой детина, в плечах косая сажень. Как только помещается в махоньких ваннах да туалетах, с такими габаритами там ведь и не развернешься толком. Руки натруженные, ладони широкие. Глаза… глаза пьяные. И в них пьяный вызов козе и итальянскому горшку. И пьяный же страх, что платить все равно заставят, а на эти деньги сколько же можно выпивки купить!

Я разочарованно вздохнул, но вопрос все же задал.

— Сидоров, я вот у вас человек новый. Скажите мне, а как получается, что на вашем участке аварий в пять раз меньше, чем на остальных?

И мелькнуло тут в глазах чудо-сантехника нечто, заставившее меня усомниться на мгновение и в том, что он пьян, и в том, что простоват. Показалось мне, будто прищурился он, приглядываясь ко мне внимательно, оценивая, не смог ли я вдруг тайну его узнать. Мгновение — и нет уж этого ощущения, вновь передо мной здоровенный пьяный сантехник.

— Так это. Я ж честный. Я ж того, коли меняю трубы, так на целые. И новые. И хорошего качества. Чтобы уж хватило их на подольше. — И щенячьими такими глазами на меня смотрит. И мольба в них — ну отпусти ты меня, начальник, мне с гаечными ключами общаться сподручней, чем с тобой…