Александр Меньшов - Бледное солнце Сиверии

Сотник встал, поклонился хозяйке и вышел вон.

Едва дверь закрылась, как Бажена негромко выругалась на своём наречии.

Весь день я затачивал мечи, полировал их, чтобы снять следы начинающейся ржавчины, натирал куском кожи, тщательно втирая масло даже в гарду.

Потом занялся луком. Он лежал в старенькой кожаной налучи, украшенной разноцветными поблекшими косками. Я был искренне рад даже такой затёртой вещице, поскольку до этого свои старые луки приходилось прикручивать к колчану. А тут даже ещё и ремешок для ношения налучи подарили.

Оглядев тетиву из сыромятной кожи, я попробовал её на разрыв и отложил в сторону. Смочив в льняном масле кусок ветоши, стал аккуратно протирать древко. Оружие было в неплохом состоянии, но видно было, что им давно не пользовались. Но склеенный рыбьим клеем из, кажется, берёзы и лиственницы, лук был всё ещё достаточно упруг.

Бажена изредка поглядывала на меня, и только один раз она вдруг заметила:

— Редко видела, чтобы так ухаживали за своим снаряжением.

Я ничего не ответил, поглощённый своими мыслями.

В голове постоянно крутилось одно слово: «Зая».

Как она там? Не обижают ли? Не притесняют?.. Переживает, небось?

Даже, когда ложился спать, долго ворочался, прислушиваясь к завываниям ветра за стеной. В памяти всплыли воспоминания о тихих вечерках накануне поездки в Орешек.

И уже засыпая я видел, как из ледяной тьмы мелькнула серая тень. Махнув громадными крыльями, она мчалась ко мне, разевая широкую острозубую пасть.

Тело охватила нервная дрожь. Безумные глаза, горящие огнём… Дрейк схватил чьё-то тело…Я подумал, что это Корчакова. Рванулся вперёд и полетел во тьму ледяной пропасти…

Выезжали, едва рассвело. По распоряжению Стержнева мне дали гнедого невысокого жеребца.

Солдаты с некоторой неприязнью смотрели на меня. Даже паренёк Егорка, хвостиком следовавший за Туром, не сдержал ухмылки. Правда, едва натолкнувшись на мой ответный взгляд, тут же потупил взор и поспешил затесаться среди своих старших товарищей.

Сотник обошёл наш немногочисленный отряд, насчитывающий вместе со мной двенадцать человек, лично проверив походное снаряжение.

Я стоял чуть в сторонке, дожидаясь когда Тур подойдёт ко мне.

— Где топор? — сердито буркнул он, разворачивая меня спиной к себе.

Тут я обратил внимание, что помимо вооружения, у всех людей отряда за поясами были заткнуты топоры. А у двоих кроме того ещё и длинные пилы.

— А ну-ка, Егорка, принеси-ка мне мой запасной, — крикнул сотник. — Запомни, — обращался Тур уже ко мне, — тут в лес без топора да огнива не ходят. Ясно?

— Само собой, — я не обижался. Пусть учит.

Тур вручил мне топор и потом вскомандовал в путь.

Рядом с его лошадью побежали два огромных лохматых пса. Грубые головы на длинных шеях, черно-белый окрас, глубокая мощная грудь — всё это выдавало в них местную таёжную породу. Её особенностью было то, что практически у всех собак оба глаза были разного цвета: один голубой, второй карий. Говорили, что одним глазом эти псы видят наш мир, вторым — скрытый мир духов.

Эта порода практически не гавкала. С издавна охотники брали их с собой на медведя, или тигра. Сами собаки по своей природе не были злыми. Скорее, эдакими добродушными увальнями, которым даже доверяли малых детей. Говорят, что они мирно уживались с кошками, безразлично глядя на их пакости.

Но вот лично я им отчего-то не очень понравился.

Едва Тур вышел из избы в сопровождении псов, как они замерли и исподлобья уставились на меня.

Тур резко свистнул и похлопал себя по бедру. Собаки несколько секунд колебались, а потом нехотя поплелись за хозяином.

Сотник потрепал их по загривку и что-то сказал. Я так понял, типа, что это свои люди. Потом Тур недобро глянул на меня и вскочил на коня.

Выехали через северо-западные ворота и направились по припорошенной дороге вниз к чуть заледенелому Вертышу. Переехав переправу, подле которой были несколько женщин, полоскающих бельё, мы очутились в густом еловом лесу.

Погода была хоть морозная, но ясная. Конь подо мной пару раз взбрыкнулся, проверяя седока, но потом спокойно последовал по дороге вслед за остальными.

— Надо до вечера добраться до Медвежьего порога, — сказал Тур, обращаясь ко всем. — Там и заночуем.

Порогами в Сиверии прозывали водопады, коими кишел Малый Вертыш, проистекающий из Соленого озера. Насколько я помню, когда разглядывал карту у Исаева, их здесь было как минимум четыре. Сразу у озера был Грозный, потом Медвежий, за Молотовкой шёл Малый порог и ещё один, весьма крутой и высокий — Гремящий, что в рукаве, текущем в Светолесье в Белое озеро. Но последний уже считался порогом другой реки, образованной слиянием Малого и Длинного Вертыша, и прозываемой просто — Вертыш.

В месте «столкновения» рек образовался огромный плес, с поэтичным названием Студёный. Говорили, что он довольно глубокий и рыбы в нём тьма-тьмущая.

Глядя на карту Исаева, я отмечал, что вторая река, Длинный Вертыш, действительно была весьма длинной. Её истоки начинались где-то в другом конце аллода у громадной горы, которая на карте обозначалась как Проклятый Храм. Долго петляя, словно заяц, по Сиверии, она стремительно врезалась в Малый Вертыш.

Дорога пролегала по Северному Уречью, которое согласно межевым разделениям, о коих упоминал на вече летописец Митрофан Гомонов, принадлежало людям. Противоположный берег, вернее нагорье сразу за Таёжной долиной — гоблинам.

Солёное озеро располагалось в каменном мешке, называемым Солёными горами. Сразу за ними было астральное море.

В лесу было тихо. В некоторых местах мы увидели женщин в купе с взрослыми детьми, собирающих шишки. Потом чуть дальше натолкнулись на мирно беседующих у костра дровосеков. Но к обеду лес совсем обезлюдел: дальше никто заезжать не рисковал.

Мы поехали в гору. Дорога стала труднее и лошади натужно похрапывали, взбираясь на крутой склон. Едва выехали наверх, как Тур предложил сделать небольшой привал.

Сам он ушёл на край скалы и долго всматривался вперёд.

Мне не было с кем особо разговаривать, потому пришлось обосноваться особнячком и слушать речи остальных.

Болтали в основном о каких-то понятным лишь сиверийцам делам. Среди отряда исконных жителей края насчитывалось семеро, остальные, как и я, были пришлыми.

Также отдельно держался молодой красивый воин, которого ребята прозывали Холодком. Надменность и гордая осанка выдавала в нём аристократические корни. У него была отменная выправка, хорошее оружие, за которым он не переставал ухаживать даже во время привала.

Заговорили о семьях. К этому времени уже вернулся Тур. Его хмурое лицо не выражало ничего, кроме внутренней сосредоточенности.