Клайв Льюис - Серебряное кресло

— Не очень-то им повезет, — заметил Юстас.

— Вы поразительно сметливы, юный милорд! — воскликнул рыцарь. Клянусь честью, я об этом как-то не задумывался. Я понял, о чем вы говорите. — На мгновение-другое он смутился, но тут же лицо его снова стало безмятежным, и он снова рассмеялся. Но зачем же себя терзать? Разве не смешно, разве не забавно — они там суетятся, возятся, бегают по своим делам и понятия не имеют, что под их мирными городами и полями, совсем рядом расположилась могучая армия, готовая вырваться наружу, как фонтан! А они и не подозревают! Думаю, как только они оправятся от своего поражения, они и сами над этим посмеются!

— По-моему, все это совсем не смешно, — заметила Джил. — По-моему, вы будете злобным тираном.

— Что? — рыцарь, по-прежнему смеясь, погладил разволновавшуюся девочку по головке. — Наша юная леди, оказывается, увлекается политикой? Не бойся, милочка. Я буду править этой страной под руководством моей повелительницы, которая станет тогда королевой. Ее слово будет для меня законом, как мое слово будет законом для жителей этой покоренной земли.

— В том мире, откуда мы пришли, — неприязнь Джил к рыцарю росла с каждой минутой, — обычно смеются над мужьями, которые под каблуком у своих жен.

— Ты переменишь свое мнение, когда обретешь супруга, поверь моим словам, — сказал рыцарь, явно полагая, что удачно пошутил. — Моя дама совсем иная. Я буду счастлив повиноваться ей во всем, ибо она уже уберегла меня от тысячи опасностей. Ни одна мать так нежно не заботится о своем младенце, как моя повелительница обо мне. Смотрите, она даже забывает свои дела и заботы, чтобы ездить со мной верхом по Надземью, чтобы глаза мои не отвыкли от солнечного света. Я путешествую с ней в полном снаряжении рыцаря, с опущенным забралом, чтобы никто не видел моего лица. И говорить мне ни с кем не позволено, ибо посредством своего волшебства она знает, что в противном случае замедлилось бы мое освобождение от лежащих на мне злых чар. Разве недостойна поклонения такая дама?

— В самом деле, дамочка ничего себе, — сказал Лужехмур таким голосом, будто имел в виду нечто прямо противоположное.

Ужин еще не кончился, но болтовня рыцаря уже успела их порядком утомить. «Хотел бы я знать, — думал Лужехмур, — что за игру ведет колдунья с этим молодым идиотом?» «Что за ребенок, — размышлял Ерш, — держится за юбку, стыд-то какой…» А Джил думала, что никогда в жизни не встречала такого глупого, самовлюбленного и злобного поросенка. Но стоило ужину кончиться, и настроение у рыцаря переменилось. Он перестал смеяться.

— Друзья мои, — сказал он, — час мой близок. Мне стыдно предстать перед вами во время припадка, но оставаться одному слишком страшно. Сейчас придут, привяжут меня за руки и за ноги к этому креслу. Увы, так и следует сделать, ибо в ярости, как мне рассказывали, я разрушаю все, что попадется под руку.

— Слушайте, — сказал Ерш, — мне вас, конечно, ужасно жалко, я имею в виду все эти злые чары, но что эти ребята, которые вас придут привязывать, намерены сделать с нами? Вроде нас под замок собираются посадить, а нам, признаться, не по душе все эти темные местечки. Уж лучше мы останемся здесь, пока вам не станет лучше… если можно.

— Хорошая мысль, — сказал рыцарь. — Так заведено, что никто, кроме королевы, не может быть при мне в этот злой час — столь велика ее забота о моей чести, что она дает лишь своим ушам слышать те слова, которые я выкрикиваю в горячке. И мне трудно будет убедить моих прислужников-гномов оставить вас здесь. Между тем, я уже слышу шум их шагов. Пройдите сквозь ту дверь, что ведет в другие покои. И там либо ждите моего прихода, после того, как меня развяжут, либо возвращайтесь, чтобы стать свидетелями моих терзаний.

Послушавшись рыцаря, наши путники отворили дверь, которая вопреки их опасениям, вела не в темноту, а в освещенный коридор. Дергая за ручки всевозможных дверей, они нашли не только воду для умывания, но и зеркало. «Даже умыться перед ужином не предложил, — пробурчала Джил, вытирая лицо. — Гадкая самовлюбленная свинья, вот он кто»

— Ну что, — спросил Ерш, — вернемся посмотреть, как действуют чары, или останемся здесь?

— Останемся, — сказала Джил, — не хочу я на это смотреть. — Но все-таки ей было немножко любопытно.

— Нет, пошли назад, — заключил Лужехмур. — Вдруг мы узнаем что-то новое. Нам это сейчас позарез нужно. Я уверен, что эта королева — ведьма и наш враг. И ее подземельцы схватят нас, как только увидят. Ни разу в жизни не чувствовал я такого сильного запаха опасности, лжи, колдовства и коварства, как в этой стране. Надо быть начеку.

Они прошли назад по коридору и неслышно открыли дверь. «Все в порядке», — шепнул Ерш. И, действительно, никаких подземельцев в комнате, где они ужинали, не было. Они вошли внутрь.

Рыцарь сидел в серебряном кресле, привязанный к спинке, сиденью и ножкам. Лоб его был в крапинках пота, лицо исказила мука.

— Заходите, друзья, — сказал он, спешно оглядев их. — Припадок еще не начался. Только не шумите. Я сказал этому любопытному камергеру, что вы уже легли спать. Ну вот, кажется, подступает. Скорее! Слушайте, пока я еще властен над своей речью. Когда наступит припадок, я, наверное, буду умолять вас, с криками и угрозами, развязать мои путы. Говорят, я всегда так делаю. Я буду заклинать вас всем самым дорогим и самым ужасным. Но не слушайте меня. Ожесточите ваши сердца и закройте уши. Ибо пока я связан, вы в безопасности. Но едва я выберусь из этого кресла, моя ярость вырвется наружу, а потом, — он вздрогнул, — я превращусь в ужасного змея.

— Не бойтесь, мы вас не отвяжем, — сказал Лужехмур. — У нас нет никакой охоты встречаться с припадочными. Да и со змеями тоже.

— Совершенно никакой, — хором подтвердили дети.

— И все-таки, — шепнул им Лужехмур, — не будем самоуверенны. Будем начеку. Мы уже столько глупостей натворили. Он наверняка будет хитрить во время своего припадка. Можем мы с вами положиться друг на друга? Можем мы обещать, что не будем трогать веревок, несмотря на любые мольбы? Любые, именно любые?

— Еще бы! — сказал Ерш.

— Пускай говорит, что хочет, я не передумаю, — откликнулась Джил.

— Тс! Начинается! — шикнул Лужехмур.

Рыцарь застонал. Лицо его стало бледным, как стена. Он корчился в своих путах. От жалости, или по какой-то другой причине, но он показался Джил не таким противным, как раньше.

— О, — стонал он, — чары, чары… тяжкая, запутанная, холодная, липкая сеть колдовства! Я заживо погребен. Я втянут под землю, в черную тьму… сколько лет прошло? Сколько я прожил в этом колодце — десять лет или десять веков? Я окружен врагами. О, сжальтесь. Выпустите меня, дайте мне вернуться! Дайте мне ощутить ветер, увидеть небо… Я помню маленький пруд. Когда смотришь в него, видишь деревья, растущие в воде вверх ногами, а под ними, глубоко-глубоко, светятся голубые небеса…