Терри Пратчетт - Вор времени

Она втащила его вверх по лестнице, затем они вбежали в арку. И замерли. Галереи занимали несколько ярусов. Находясь на втором этаже, посетители могли увидеть то, что происходит этажом ниже. А этажом ниже суетились Аудиторы.

— Что они там делают? — шепотом спросил Лобсанг.

— Я думаю, — мрачным тоном произнесла Сьюзен, — пытаются разобраться в Искусстве.

Госпожа Мандариновая была обеспокоена. Ее тело постоянно выдвигало странные требования, и работа, которую ей доверили, продвигалась крайне неудовлетворительно.

У стены стояла рама того, что совсем недавно было полотном сэра Роберта Куспидора «Повозка, застрявшая в реке». Сейчас рама была пуста. Рядом стоял аккуратно свернутый в трубку холст. Перед рамой на полу были выстроены по размеру кучки пигмента. Несколько дюжин Аудиторов расчленяли эти кучки на составляющие молекулы.

— По-прежнему ничего? — спросила она, шагая вдоль склонившихся Аудиторов.

— Ничегошеньки, госпожа Мандариновая. Пока только всем известные молекулы и атомы, — несколько дрожащим голосом ответил один из Аудиторов.

— Так, может, все дело в пропорциях? В балансе молекул? Общей геометрии?

— Мы продолжаем…

— Так продолжайте! Только быстрее!

Прочие Аудиторы, напряженно копошившиеся перед тем, что совсем недавно было картиной и в принципе оставалось таковой, поскольку все ее молекулы до последней находились в помещении, подняли на мгновение головы и тут же возобновили работу.

Госпожа Мандариновая никак не могла понять причины своей злости и оттого злилась еще сильнее. Возможно, одной из причин был странный взгляд, которым господин Белый посмотрел на нее, поручая эту работу. Аудиторы не привыкли чувствовать на себе чей-то взгляд — они никогда не смотрели друг на друга, потому что выглядели одинаково, — а кроме того, они не привыкли к мысли о том, что лицом можно что-либо сообщить. Если уж на то пошло, само лицо было им в новинку. Как и тело, которое весьма странно реагировало на выражение лица другого Аудитора, в данном случае господина Белого. Когда он посмотрел на нее своим странным взглядом, госпожа Мандариновая ощутила непреодолимое желание выцарапать ему глаза.

И сейчас госпожа Мандариновая ощущала себя багровой. Багровой от ярости, злости и так далее. Они лишились стольких возможностей. И ради чего? Ради того, чтобы общаться, шлепая друг о друга кусками кожи? Что же касается языка… Йерккк…

Насколько она знала, за все существование вселенной ни один Аудитор не испытал чувство йерккк. Тогда как это убогое тело обладало массой возможностей для йерккка. Госпожа Мандариновая могла покинуть его в любой момент, но тем не менее… какая-то ее часть не хотела это делать. О, это кошмарное желание! Держаться в этом теле, не покидать его! Еще секунду, а потом еще и еще!

Кстати, о еще. Она чувствовала голод. И это то же не имело смысла. Желудок был самым обычным мешком для переваривания пищи. Он не должен подавать команды. Аудиторы могли поддерживать свое существование, обмениваясь молекулами с окружающим пространством и используя любой местный источник энергии. Это факт.

Но попробуйте сказать это желудку. Она чувствовала его. Он находился в теле и бурчал. Раздражали собственные внутренние органы. Вообще на… вообще за… вообще зачем понадобилось копировать внутренние органы? Йёрккк.

Нет, это уже слишком. Ей страшно хотелось… хотелось… хотелось выкрикнуть… какие-нибудь ужасные слова…

— Дисгармония! Беспорядок!

Остальные Аудиторы в ужасе переглянулись.

Но эти слова не помогли госпоже Мандариновой.

Они почему-то лишились прежней силы. Нужно подыскать что-нибудь пострашней. Ага…

— Органы! — заорала она, довольная тем, что нашла нужное слово. — Вы на что, органы, уставились? А ну, продолжайте работу!

— Они все разбирают на мелкие частички, — прошептал Лобсанг.

— Аудиторы всегда так поступают, — ответила Сьюзен. — Считают, что только так можно во всем разобраться. Знаешь, они мне отвратительны. Действительно отвратительны.

Лобсанг украдкой посмотрел на нее. Монастырь не был раздельным учреждением. То есть, конечно, был, но официально никогда таковым не считался, потому что сама идея принять на работу женщину не приходила в голову даже тем, кто был способен мыслить в шестнадцати измерениях одновременно. Но в Гильдии Воров все понимали, что девушки ничем не уступают юношам — Лобсанг, например, с нежностью вспоминал свою одноклассницу Стефф, которая умела воровать мелочь из заднего кармана и лазать по стенам не хуже какого-нибудь наемного убийцы. В компании девушек Лобсанг всегда чувствовал себя свободно. Однако Сьюзен пугала его до смерти. У нее внутри словно существовало некое тайное, кипящее яростью место, и душу свою она отводила на Аудиторах.

Он вспомнил, как Сьюзен треснула одного из них гаечным ключом по голове. И во время этого она лишь слегка нахмурилась — так, как будто сосредоточенно исполняла некую ответственную работу.

— Ну, идем? — предложил он.

— Не, ты глянь на них, — не успокаивалась Сьюзен. — Только Аудитор способен разобрать картину на части, пытаясь понять, что именно превращает ее в произведение искусства.

— А вон там лежит огромная куча белой пыли, — указал Лобсанг.

— «Мужик с очень большим фиговым листом», — рассеянно сообщила Сьюзен, не спуская глаз с серых фигур. — Они даже часы разберут в поисках тика.

— А откуда ты знаешь, что это был «Мужик с очень большим фиговым листом»?

— Просто запомнила, где он стоял.

— Тебе, наверное, нравится искусство? — робко спросил Лобсанг.

— Я всегда точно знаю, что мне нравится, — ответила Сьюзен, по-прежнему глядя на копошащиеся серые фигуры. — И сейчас мне бы понравилась какая-нибудь пушка да побольше… Прямо вот здесь…

— Лучше нам…

— Причем эти сволочи способны залезать к тебе в голову, если ты им это позволяешь, — продолжала Сьюзен, словно бы не слыша его. — И ты начинаешь думать: «Должен ведь быть единый закон» или: «В конце концов, не я правила придумываю». Или…

— Я действительно считаю, что нам пора уходить, — осторожно произнес Лобсанг. — И думаю я так потому, что они поднимаются по лестнице.

Она резко обернулась.

— Тогда чего ты здесь торчишь?

Они пробежали через следующую арку в галерею керамики и обернулись, только добравшись до ее конца. Их преследовали три Аудитора. Они не бежали, но в их синхронных шагах присутствовало нечто кошмарное. «Раз-два-три-мы-идем».

— Так, бежим туда…

— Нет, туда, — возразил Лобсанг.

— Вот как раз туда нам бежать не нужно! — рявкнула Сьюзен.

— Возможно, но на указателе написано «Оружие и доспехи»!