Дмитрий Казаков - Мера хаоса. Трилогия.

– Уф, – сказал Авти с таким видом, точно слопал по меньшей мере гуся, – поели, теперь можно и поспать…

– Неужели и пива не хочется? – съязвил Хорст. – Или подраться? Продернуть кого-нибудь?

– Не хочется, – шут не обратил внимания на ехидство приятеля, – а если ты намекаешь на мерзкие последствия, которые приносит мне хорошее поведение, то рядом с этими людьми они мне не грозят.

Похоже было, что на Авти накатил очередной приступ загадочности. Хорст давно привык к скрытности своего спутника и обращал на нее внимания меньше, чем на уханье совы в лесу. Вот и сейчас он отвернулся от приятеля и, обнаружив перед собой высокую фигуру командора, невольно вздрогнул. Людей, двигающихся так бесшумно, молодой сапожник еще не встречал.

– Покажи, – велел Сандир ре Вальф, усаживаясь на то же бревно, на котором примостился Хорст.

– Что? – не сообразил тот.

– Я сказал ему о твоем знаке, – сообщил Авти, – нехорошо держать в неведении того, кто нас кормит и защищает.

На мгновение Хорст ощутил, что его предали, но потом сунул руку за пазуху и вытащил амулет. Рысья голова мягко серебрилась в свете горящего неподалеку костра.

Командор осторожно протянул ладонь. Он был первым человеком, который отважился взять побрякушку в руку, и Хорст на миг оцепенел: вот-вот редар обожжется или покалечится иным образом. Но ничего не случилось.

Ре Вальф подержал знак, а потом отпустил.

– Тяжкая тебе досталась ноша, – сказал он, – но в то же время редкая. Не каждому выпадает такое. Что же тебя не устраивает?

Хорст бросил гневный взгляд в сторону шута: «И об этом наболтал, гад!», а сам ответил:

– Я хочу сам решать собственную судьбу, хочу быть свободным!

Командор помолчал, отражающееся в его зрачках пламя костра почему-то казалось синим.

– В том, что обычные люди понимают под свободой, слишком много Хаоса, – сказал он мягко. – Пойду, куда хочу, сделаю, чего возжелаю… Человек – это сосуд, наполненный смесью Порядка и Хаоса, и мера последнего определяет, чем человек на самом деле является. Тот же, кто мнит себя свободным, чаще всего несет с собой смрадный ветер беспорядка и разрушения…

Хорсту почудилось, будто он опять присутствует на проповеди.

– А все же, – сказал он, – способен ли Орден защитить меня от магии? Если я захочу стать оруженосцем, например?

– Никто из командоров не примет тебя, – ответил ре Вальф, – и вообще никого с амулетом. Это слишком опасно.

В этот момент Хорст понял, почему ему так трудно разговаривать с командором. Первый раз он встретил человека, совершенно лишенного мимики. Белое лицо оставалось бесстрастным, неподвижным, словно принадлежало не живому человеку, а статуе изо льда, обтянутой в человеческую кожу. Это выглядело непривычно и страшно.

– А каково… каково это – сражаться с Хаосом лицом к лицу? – спросил Хорст, чтобы сменить тему.

– Тяжело, – просто ответил ре Вальф, – лишь тот, кто одолел страсти и сделал сердце твердым и чистым, как алмаз, может противостоять извечному врагу Порядка.

– Вот почему этот камень на вашем знамени?

– Именно поэтому. – Командор кивнул в сторону Авти, и это стало его первым движением во время разговора. – Счастье еще, что твари Хаоса и его смрадное дыхание не могут пересекать соленую воду. А то бы от всего нашего Ордена не было никакого толку.

– Это точно, – проговорил шут, – и еще счастье в том, что Хаос явился на Полуостров на триста лет позже нас. Приди он раньше, никто не смог бы объединить людей и остановить его.

– Но это все дела давнего прошлого, – ре Вальф смотрел пристально, оценивающе. – Нас должно волновать настоящее. Если желаешь, я продолжу те уроки владения оружием, которые тебе начал давать Авти.

Хорст в первое мгновение смутился, а потом неожиданно для себя самого кивнул.

– Вот и отлично, – командор поднялся, – а теперь спите. Завтра вставать до рассвета.

– Теперь ты самый заправский оруженосец! – съерничал Авти и захохотал. – Скоро в благородные запишут!

Хорст, ничего не ответив, полез в мешок за одеялом. Ему совершенно не хотелось сейчас разговаривать.

Ветер, необычайно холодный, дергал за орденский флаг так, точно пытался содрать его с шеста. Плащи хлопали, норовя сорваться с плеч и улететь в затянутую тучами вышину.

Неподалеку виднелись городские ворота и стена, довольно жалкая по сравнению с укреплениями Стагорна. На широком вытоптанном поле у пахнущего помойкой рва стоял Сандир ре Вальф, позади него толпились оруженосцы и послушники.

Напротив расположился городской консул – пухлощекий и приземистый. Ему только что пришлось слезть с коня, и он неловко топтался, как курица, которая никак не может решить: снести ей яйцо или подождать немного. За спиной консула маячили несколько легионеров, пара чиновников, изнеженных, словно женщины, и полтора десятка молодых людей, собирающихся вступить в ряды Ордена.

– Предаю их в ваши руки, – бормотал консул, потирая пухлые ладошки, – надеюсь, что наш долг перед Орденом будет сочтен выполненным?

– Вполне, – ответил ре Вальф, – вы можете идти, во имя Владыки-Порядка.

– Чего он так трясется? – спросил Хорст.

– Боится, – сказал Авти, – этот город обязан каждые десять лет давать в Орден определенное количество людей, а если не сможет этого сделать, то кара обрушится именно на консула.

– Обязан? – удивился Хорст. – Я полагал, тут все добровольно.

– Думаешь, много найдется желающих покинуть дом и отправиться на войну, в которой не бывает добычи и пленниц? На самом деле Полуостров еще во времена Первой Империи поделили на округа в зависимости от количества жителей, и на каждый округ записали определенное число оруженосцев и послушников.

– И что, все поставляют людей? – Хорст ощутил, как на щеку капнуло сверху, и поднял глаза к небу – никак дождь? – Я понимаю – империя, а вот в степях или в княжествах, где каждый благородный сам себе хозяин…

– Тому, кто откажется, грозит Исторжение, – сурово проговорил шут, – и дезертирам из Ордена тоже.

Исторжение, проведенное служителями Порядка, лишало человека защиты от Хаоса. Попавшего под него в считаные дни охватывала одержимость, сжирали жуткие неизлечимые болезни, он сходил с ума и погибал.

– С сегодняшнего дня вы посвящаете свою жизнь Ордену. – Голос командора звучал размеренно, под его холодным взглядом опускали глаза будущие оруженосцы и послушники. – И сейчас у вас последний шанс отступить, отказаться. Дальше его не будет. Тот, кто дрогнет перед ликом Хаоса, сбежит со службы, омрачит душу страшнейшим из грехов – предательством. Так что если кто из вас не чувствует сил для служения, он может уйти сейчас.

– Все останутся, – пробормотал Авти, и в глазах шута застыла непонятная тоска, – никогда никто не уходит…