Оксана Демченко - Мир в подарок. (Трилогия)

Через два дня в нашу компанию добавился Нимар. Он начал брать уроки живописи, и учителя из художественного Акада его очень хвалили. Для малышей Ним по собственному почину взялся рассказывать о красках и рисовать. Тем более это давало возможность целый час «слушать» мои воспоминания о Релате. А после истории с запахом духов Нимар их ценил. Извлеченные из памяти и «обработанные» общим сознанием котята – рисование началось с них – получались немного странными, но очень живыми и симпатичными. Со слишком круглыми ушами и очень знакомыми клыками, короткохвостые, всегда радикально желтоглазые. Зато дельфин у Нима вышел лучше живого, хоть неуловимо напоминал Йялла. Драконов мы представляли плохо, даже я видела мельком лишь одного, и то – в полете. Так что в изображении дружно усомнились и позвали Тимрэ оценить первую зарисовку. Синеглазый остался доволен, у него, оказывается, в свое время был именно такой цвет чешуи. Отредактировал форму головы, крыльев и шеи, хвост, общий контур туловища, немного лапы… То есть, как оказалось, только цветом чешуи наша первая зверушка и напоминала дракона. Но Тимрэ забрал себе в комнату именно ее. Сказал, она теплая. И влился в коллектив. Через день врач раздобыл для нас большой щит – заменитель мольберта, много бумаги, даже синтезировал неотличимый от настоящего холст, а заодно и краски, осчастливив Нимара. Мы возгордились собой и приступили к монументальному триптиху «Большой дуб». Триптиху – поскольку работали тремя группами. Ним трудился в сторонке, маслом и очень серьезно. Он прежде не делал портретов и очень старался. Тимрэ его настраивал, как умеют айри, и ободрял. Старшие щенки на обеих сторонах щита, красками на основе воды, старались угадать, как выглядит живой зеленый дуб. Довольно неплохо, по крайней мере, ярко и весело.

А младшие использовали в качестве холста учителя Йялла и самих себя. Добрая мамочка Сидда наварила разноцветного густого сиропа и разрешила всем пачкаться целый час при условии: потом сами выстирают вещи, уберутся в помещении и отмоются.

После дуба мы рисовали коня, а точнее, целый табун, пока Йялл катал желающих, ради такого случая явившись на урок на четырех лапах, в шкуре. Он позировал в качестве модели, вставал на дыбы и усердно выводил волчьей глоткой «Ар–ир–гох–го–рр». Стоит ли говорить, что лошадь получилась несколько мутировавшая – короткохвостая, желтоглазая и подозрительно напоминающая дуб и дельфина, а ведь прежде мне казалось, у них нет ничего общего…

Но разве это важно? Дети, которые после Гнезда долго не решались улыбаться, забыли страшное. Спрашивали наперебой, визжали, прыгали, смеялись, смотрели на рисунки Нимара во все глаза. И охотно замирали на пару минут, давая возможность набросать еще один эскиз. Портреты Ниму, определенно, удавались. Особенно детские.

У маленьких волвеков, кстати, глаза самых разных цветов – зеленые, золотые, карие, синие, бирюзовые. Чем старше, тем ближе к желтому взрослому оттенку. Но всегда – ясные и любознательные. Йялл с ними счастлив. Он вытребовал у Релата кипу сказок и читает своей мелкой стае каждый вечер в лицах, очень забавно. Ему все чаще помогает Сидда, ей самой нравится, а кроме того, с изображением женских голосов у Третьего серьезные проблемы. Зато у нас не возникло ни малейших трудностей с рисованием избушек на куриных лапах (очень когтистых), принцесс (все сильно напоминают Сидду), чудовища с пугающе настоящими зубами. От лохматых бабочек с лихо закрученными усами, сидящих на дубе размером с одуванчик (их выбрал Нимар себе в комнату), чуть не утратил способность говорить учитель–график на Релате. Отдышался, уточнил, сколько лет художнику и видел ли он бабочек. Четыре и ни разу… А где ребенок, почему его не привели на урок? Лично он готов принять в Акад обоих, и Нима, и его протеже!

Впрочем, наши рисунки имели успех и на родине, в общине волвеков. И уроки нравились. Картины малышей расходились на ура: счастливые родители и воспитатели вешали их в комнатах. На пятый день работы «школы рисования» Лайл изучил наше творчество, нашел успешным, посоветовал вывесить лучшее в обеденном зале и уговорил Сидду допустить детей к украшению пирожных.

Впрочем, воспоминания, рисование и рассказы – лишь полтора часа из длинного дня. Прочее время занято иными делами.

Через девять дней усердного демонтажа, разработки сложных и оригинальных транспортных решений, рычания над схемами сборки контрольных механизмов, мы вытащили пилотские кресла из «Птенца», сильно попортив его коридоры и необратимо – люк. И установили их в рубке «Тор–а–Мира».

Все прошло довольно удачно, пришло время монтировать, совмещать наши новые системы, стандарты и технологии с древними. Спасенные из Гнезда долгожители все еще путаются в счете, перескакивая с десяток на восьмики и обратно! Я приглядывала за работами и гнусно хихикала: айри–инженеры теперь рычали и ворчали не реже волвеков. Эти оба, кстати, из старших, полны предрассудков и прежде сидели за отдельным столом. Ох, ненадолго их ледяного спокойствия хватило! Устроились за очередным завтраком рядом с погодками учеников планетолога Сима и уже приглядели себе любимчиков, желающих стать инженерами. Почти сразу удивленно обнаружили, что жить стало куда интереснее, чем среди бывших драконов. Они готовились нудно и монотонно настраивать системы кресел, да к тому же общаясь с коллегами из Академии, у которых незнакомая речь и непривычная терминология. Оказалось – не нудно и даже весело. Рядом юнцы крутятся, восхищенно улыбаются, заглядывают через плечо и счастливо слушают чуть снисходительные пояснения. Впитывают знания, учатся и умеют быть благодарными, небывалое для айри дело!

Спасибо Хиннру: мы это говорим постоянно, уже привычной скороговоркой, по целой куче поводов. На сей раз – из–за систем контроля корабля, которые буквально одним движением пальцев Юнтара еще до похода в купол переключились на десятичный счет. Капитан жил в долинах и привык к такому, вот и завел на корабле ностальгический порядок, два варианта. Как говорил Тар, и капитану, и моему обожаемому Риану все равно, в какой системе думать и считать: они Эрто… Зато навигация у нас общая с Релатом, и показания приборов в режимах тестирования – тоже понятные.

Итак, когда кресла оказались готовы опознать пилотов и обеспечить им доступ к управлению кораблем, сидеть вне общины, отдельно, остались лишь трое. Косились и вздыхали завистливо, из последних сил убеждая себя – они высшие, а мы дикари. Я давно приглядывалась к их столику. И постепенно пришла к окончательному убеждению: пожилой айри, сидящий спиной к залу, – точно из старейших. Двое сотрапезников подчеркнуто–вежливо кланялись ему, не начинали есть, пока он не возьмется за вилку. Не заговаривали первыми. Не боялись и не раболепствовали, они ведь в Гнезде все были на одинаково униженном положении и по–своему сроднились. Уважали и берегли. Ему у нас трудно. В прежней жизни этот айри с удручающе длинным именем отвечал за общину родичей, и делал это вполне осознанно, старательно. Наверное, неплохой старейший, раз Вечные его привезли сюда рабом: там он мешал им. А здесь? Все решения принимаются Лайлом, которому он даже толком не представлен. Я–то знаю, у них по поводу знакомства в прежние времена имелся целый ритуал.