Тимофей Печёрин - Бремя чужих долгов

К общему нашему счастью никаких действий стражник предпринимать не решился. Но мимо прошел, лишь покосившись с опаской на меня, точнее, на мои доспехи с изображением растопыренной пятерни. Я же внутренне преисполнился злорадного довольства — дескать, знай наших. И заодно порадовался, что выбрал в качестве нового вместилища тело именно рыцаря-храмовника. Уж всяко лучше, чем прожить новую жизнь вдовцом-рудокопом, непутевой девицей или жителем Священного Леса.

Так меня боятся, во всяком случае. А порой еще и уважают. И даже почитают за честь оказать посильную помощь. В последнем случае, по простодушию, видимо ожидая не то отпущения грехов, не то иных особых милостей от высших сил.

В частности, таким вот простодушным, зато вполне полезным оказался возчик, встреченный нами уже на тракте. И гнавший, как вскоре выяснилось, свою телегу с парой лошадей как раз в сторону гор. Узнав после обмена приветствиями, что рыцарю-храмовнику и старику-монаху по пути с ним, возчик предложил подвести. И, как следовало ожидать, не взял с нас за это ни медяка. Да еще попрощался так душевно, удачи пожелал в нашей, несомненно благородной, миссии.

Что ж, по крайней мере насчет благородства этот добрый дядечка не сильно бы ошибся. А помог нам существенно. Мало того, что утомились мы куда меньше, чем могли бы при пешем переходе. Вдобавок, до потайного входа на подземную дорогу добраться нам удалось в сумерках. Что было всяко лучше, чем быть застигнутым в пути ночью. Да-да, той самой, средневековой, ночью без фонарей, светящейся разметки на дороге и автомобильных фар. Когда темень стоит почти абсолютная — такая, что даже пальца собственного не увидеть.

— Дорогу не забыли? — зачем-то спросил я Аль-Хашима, уже когда шагнул с ним под свод горной пещеры, в руке держа горящий факел.

Алхимик на это с хитрецой усмехнулся.

— О, беспокойный юнец, — были его слова, — пусть не обманет тебя мой немалый возраст, ибо на память свою я не жалуюсь. А подсказывает мне память слова благородного господина, хозяина таверны «Кирка и лопата». Сам-то неужели не помнишь? Он велел идти прямо, в одном направлении и никуда не сворачивая… или, в нашем случае, свернув единственный раз. В заброшенную лабораторию окаянного моего собрата по ремеслу.

— Вот о лаборатории и речь, — с какой-то неуместной виной в голосе уточнил я, — сможете найти?

— Если найдем гробницу, о, юная беспокойная душа, — отвечал алхимик, — то и лабораторию отыскать сумеем.

В общем-то, если не считать настигшей-таки нас усталости, особых трудностей ни при перемещении по подземному туннелю, ни в поисках гробницы и лаборатории не возникло. Дабы собраться с силами, мы сделали привал часа на три. И еще один час потратили на отдых, когда обнаружили заброшенную лабораторию.

К слову сказать, прохлаждаться мы могли бы и дольше. Я во всяком случае. Ни сражения, тем более с ведьмами, ни пешие прогулки по подземельям бодрости как-то не прибавляют. Тем паче, достигнув цели пути, я начал чувствовать себя лишним.

Зато Аль-Хашим — совсем другое дело. Можно с пренебрежением относиться к его ремеслу и не считать наукой. Но даже тогда все равно следовало отдать старику-алхимику должное. Он видел перед собой цель, задачу. И, как подобает настоящему ученому, думал над этой задачей, стремился ее решить. Причем приступить к решению ему явно не терпелось.

Так что к исходу оговоренного часа мой спутник уже начал рыться в дорожной сумке — сперва своей, а потом и моей. Куда он тоже, нимало не стесняясь, подложил некоторые из предметов, необходимых то ли для приготовления зелий, то ли для свершения магических ритуалов.

Не оставил Аль-Хашим в стороне и припасы покойного коллеги. И сундуки проверил, и полки в шкафу. А перетряхивая сумку или заглядывая в очередной, покрытый паутиной, сосуд с чем-то темным и засохшим, приговаривал: «надеюсь, этого хватит… надеюсь, ничего не забыл… не приведи Всевышний…»

Что до меня, то мне только и осталось, что встать у входа в лабораторию, привалившись к стене и стараясь не делать резких движений. И не шуметь даже. Дабы не потревожить своего, понемногу втягивающегося в работу, спутника. Не потревожить, не помешать.

Так я и стоял, наблюдая за Аль-Хашимом, то отмерявшим крохотные порции какого-то порошка на аптекарских весах, то листавшего пухлую пожелтевшую книгу, то склонившегося над поставленным на маленький огонек сосудом, в котором что-то булькало. И мало-помалу охватывало меня чувство тревоги. Не из-за возможной неудачи старика-алхимика, нет. Напротив, тот даже приободрил меня, между делом бросив фразу: «ох… что же, кажется, у нас должно получиться, да… о, вечно юная душа…»

А беспокоила меня близость гробницы Арвиндира — узники которой на сей раз оказались гораздо активнее, чем прежде. Белого дыма, формой похожего на руки с длинными пальцами, я, правда, не видел. Но лишь потому, что был ограничен возможностями смертного тела. А проверять, вновь рискуя присоединиться к томящимся в гробнице душам, как-то не хотелось.

Зато призрачный шелест-шепоток, нарушавший тишину подземелья, я на сей раз смог услышать, даже не покидая тела. Только слов не различал.

Не знаю уж, что так взбудоражило проклятые души. Неужто почуяли приход спасителей, близость избавления? В таком случае мешать нам не в их интересах. С другой стороны, не ошибаюсь ли я, пытаясь понять поведение древних посмертных узников, руководствуясь логикой живых людей? То, что сам я этой логики не утратил, ни о чем не говорило. Уж очень недолгим оказалось мое пребывание в образе бесплотного духа — мог и не успеть.

Тогда как духи, не первое тысячелетие коротающие между жизнью и загробным миром, о логике вышеупомянутой могли вовсе забыть. И ныне руководствоваться простейшими инстинктами. Например, желанием мучить кого-то за то, что мучают их. Или стремлением урвать хоть чуток жизненной силы, подобно тому, как, например, солдаты пытаются хотя бы немного глотнуть свободной гражданской жизни во время увольнительной.

Еще так некстати вспомнились слова Надзирателя за душами… или двух одинаковых Надзирателей, предупреждавших о скорой встрече. Если моя догадка была верна, и за душами, заточенными в этой гробнице, тоже присматривает Надзиратель, тогда перечень опасностей для нас с Аль-Хашимом алчными, обезумевшими и мстительными призраками отнюдь не исчерпывается. Не знаю, какой вред может принести Надзиратель в мире материальном, физическом. Но в одном можно было не сомневаться: так просто неприятный тип с бородой и патлами вверенную ему зону ответственности не оставит. И наверняка попытается помешать ритуалу, что готовит старый алхимик. Рано или поздно.

Когда тревога не просто поселилась в моей душе, но и начала ее прямо-таки терзать, я, наконец, не выдержал. И окликнул Аль-Хашима, тем самым вынудив его отвлечься: