Виталий Каплан - Тайна аптекаря и его кота

А ведь, когда он отправлялся в ту поездку, никаких дурных предчувствий у меня не было. Я знал, что от братьев из Тмаа-Урлагайи поступило донесение о новом осином гнезде. На сей раз не простые бесолюбы, а какой-то новый их извод. Они не похищают младенцев, не кормят их истекающей жизнью демонов. Они вообще никого не убивают — вернее, не убивают тела. Тела тех, кто им попался, ходят, дышат, едят, испражняются и совокупляются. Более того — они чинят заборы, ведут купеческие записи в амбарных книгах, произносят речи в Городском Собрании и даже (был такой случай) проповедуют в храме. Но душ в телах более нет, куда-то вытекли души. А телам никого не жалко, тела никого не боятся, ни о чём не мечтают и, конечно же, никого не любят. Как это происходит? Какой-то новый вид чародейства? Новые уловки демонов? Брат Аланар не должен был заниматься тонким нюхачеством. Ибо внедриться в их гнездо невозможно. Ему поставили простую и ясную задачу. Известно было от урлагайских братьев место, известно было время. И даже число было примерно известно. Налететь, перебить, захватив нескольких языков. Языков доставить в северное укрывище, где ими займутся мастера-допросчики.

Утром на другой день брат Миаругиль, поселившийся в нашей с братом Аланаром келье, рассказал, что из всего отряда выжило только трое. Душегонов — так назвали этих извергов — оказалось не десять и не пятнадцать. Их оказалось семьдесят, и собрались они двумя часами раньше названного срока, сумев поэтому обнаружить нашу засаду. Видно, скорбно заметил брат Миаругиль, душегоны подозревали о том, что Надзор ими рано или поздно займётся, и потому через своих людей подкинули наивным урлагайским братьям ложные сведения. Теперь извести негодяев будет куда сложнее — они попрятались в крысиные норы, выяснив, что мы и впрямь охотимся, а также вырезав лучший наш отряд скорого спасения.

Но всё это было уже неважно. Я лежал, отвернувшись к ноздреватой каменной стене, и не помышлял о мести. Что мне душегоны? Когда-нибудь их выловят и спалят, но разве этим вернуть брата Аланара? Разве услышу я снова глухой и чуть хрипловатый его голос, разве назовёт меня кто-нибудь малышом (на что я немножко обижусь), разве коснётся его огромная, сминающая гвозди ладонь моих отросших волос? Разве кому-нибудь я теперь нужен? Да, вокруг полно добрых братьев, и они впрямь добрые. Они кормят меня и лечат, обучают разным знаниям и умениям, наставляют на верный путь. Они, не колеблясь ни на миг, защитят меня от кого угодно… И всё же… Будь на моём месте другой, ничего бы для них не изменилось. Никто из них не разбудит меня, когда я снова начну плакать во сне, и не станет, взяв на руки, баюкать как младенца, пока я не забудусь безмятежным сном. Для них я только послушник Гилар, а таких послушников в Надзоре не один и не два… Я лежал, и стена передо мной расступалась, открывала проход в серый мир, где никто меня не любит. Я не хотел туда идти, но разве кого-то это волновало? Камень за моей спиной смыкался, и ничего не оставалось делать, как шагать между двух стен — чёрной и белой, и я не мог понять, какая хуже. Оттого слёзы покатились по щекам, выжигая кровавые дорожки, я дёрнулся, и…

И оказался в тёмной камере, обнимающий холщёвую обивку тюфяка. У левой щеки моей урчал кот, а виски мои осторожно, кончиками пальцев, массировал господин Алаглани.

Я поглядел на свои пальцы — и в первый миг они показались мне окровавленными, словно я пытался разодрать каменный пол темницы. Но потом понял, что это всего лишь так упал скудный свет из окошка.

— Всё, Гилар, всё, — бормотал господин Алаглани, не убирая, однако, пальцев от моих висков. — Я отправил ему твою боль, и сейчас получу силу. Вечером уже сможем уйти.

— Значит, не сразу он платит? — мне стало интересно. — Будь я и в самом деле купецким сыном, сказал бы — утром гвозди, вечером гроши.

— Да, обмен происходит последовательно, — кивнул господин, окончив, наконец, массировать. — По-разному бывает — когда через час, когда полдня ждать приходится. Но обычно пара-тройка часов. Главное, он всегда расплачивался честно.

— Тогда я посплю, — решил я. — А вы разбудите меня, как пора будет.

И, к огромной моей радости, не приснилось мне ничего.

Мы дождались, когда солнце поднимется повыше и сгинет плотный, сырой туман, в котором видишь только пальцы вытянутой руки, не больше. Идти в таком тумане, конечно, не стоило. Зачем повторять ёлкин корень?

А вот когда солнечные лучи разорвали, развеяли пелену, когда заблистали на росе бесчисленными алмазами и изумрудами, когда загремел, затрещал, запиликал птичий хор — тогда мы и вышли из леса на луг, за которым ещё со вчерашнего вечера приметили какую-то дорогу.

Понятно, что под ночь никуда не сунулись, а устроили стоянку в лесу. Костёр зажечь труда не составило, остатков силы вполне хватило господину, чтобы щелчком пальцем породить в груде собранного хвороста огонёк. Со жратвой было похуже. Господин Алаглани в подробностях изъяснил мне, что чародейством пищу не добыть. Нет, можно взять её откуда-то и перенести хоть себе в рот. Но только для этого следует очень точно знать, откуда берёшь. С точностью не то что до пяти — до мизинца, добавил он. И расход силы для этого потребовался бы не меньший, чем тот, благодаря коему вместо каменной приглядской темницы оказались мы на этом лугу. И потому обошлись молодыми побегами рыжедольника, вполне питательными, хотя и не сказать чтобы шибко вкусными. Правда, кот от рыжедольника отказался, из ручейка лесного мы его напоили, но вот насчёт еды ничего сообразить не смогли, и пришлось ему поголодать. Очень был недоволен, орал ночью громким и наглым мявом. Нет чтобы поохотиться на полёвок и лягушек — ждал, что накормят слуги. Мы, то бишь, с господином.

Когда шли лугом к дороге, я всё вспоминал, как это было — перенос то есть. А это, братья, интересная штука. Ручаюсь, никому из вас не доводилось переноситься. Да, брат Изураги, я прекрасно понимаю, что сие демонские пакости и что благочестивому колесианину даже и думать про то не след. Я только того не понимаю, брат Изураги, почему с такой пылкой верой вы не на сельском приходе землепашцев наставляете, а в Надзоре служите. У нас приходится думать и о пакостях, иначе как же с ними бороться? И ничего я не дерзю, брат Изураги. Я даю положенный отчёт, а насчёт наказать меня — давайте про то после. Итак, братья, это было просто здоровски!

Силу господин получил уже под вечер, когда перечёркнутый клочок неба в окошке заметно потемнел. И я мог своими глазами наблюдать, как всё происходит, ибо спал не так уж долго. Впрочем, внешне это было не слишком интересно. Господин просто гладил кота, опустив подбородок, его глаза были закрыты, а туловище едва заметно раскачивалось вперёд-назад. Пальцы медленно и осторожно гладили кота по шерсти. Вот и всё.