Виталий Каплан - Тайна аптекаря и его кота

— Господин Алаглани, — голос его, в отличие от моего, ещё и не думал ломаться, и я уловил в нём что-то похожее на слезу. — Я говорю об искусстве особого рода, коим вы, насколько мне известно, владеете.

— От кого же вам такое известно, блистательный? — невозмутимо поинтересовался господин.

Графёныш помолчал, вновь на пальцы свои поглядел, будто на них подсказка написана, а потом тихо проговорил:

— Старый князь Гуарамини-тмаа. То есть не он сам, конечно, а Хундарагу, его внучатый племянник. То есть Хундарагу Гиарахиль-тмаа. Мы с ним в вместе седьмом классе учимся, в Благородном Училище.

Мне вдруг подумалось, что этот высокородный юнец вполне может знать Алая — в столице-то лишь одно Благородное Училище. И кабы господин Алая с лакейской должности не сместил — вот была бы штука, встреча одноклассников. Интересно, послал бы графёныш весточку в Пригляд?

— Занятно, — рассеянным тоном произнёс господин. — И что же вам рассказал ваш… гм… однокашник?

— Он сказал, что пять лет назад у деда его украли… я толком не понял… в общем, какую-то очень дорогую ему вещь. Дорогую не в смысле стоимости, я говорю о сердечной привязанности. И вы, господин Алаглани, каким-то образом сумели вещь эту отыскать и старому князю вернуть. А старый князь никому об этом не рассказал, только Хундарагу, под большим секретом. Сказал, если возникнет совсем уж безвыходная ситуация, то обратись к нашему городскому аптекарю… только по возможности тайно.

Господин откинулся на спинку своего кресла и поглядел на гостя внимательно.

— По возможности тайно… кажется, весь седьмой класс о таинственном аптекаре знает? Это, блистательный, даже не смешно!

— Нет, что вы! — вскричал графёныш. — Хундарагу только мне шепнул, потому что мы с ним дружим крепко! А больше никто не знает!

— А интересно, — прервал его возглас господин, — из каких таких соображений старый князь решил поведать сие внучатому своему племяннику?

— Ну… — замялся Баалару Хидарай-тмаа, — может, потому что иных наследников у него не осталось? Вы, должно быть, знаете, все сыновья князя погибли в тааранском побоище пятнадцать лет назад, не успев оставить потомство. А единственная дочь его, ныне уже скончавшаяся — Хандарагу приходится тёткой… И год назад он позвал к себе Хандарагу и объявил его своим наследником, подписал при нотариусе бумаги. А как ушёл нотариус, он ему о том деле поведал… то есть о вас.

— Послушайте, блистательный Баалару Хидарай-тмаа, — суровым тоном заговорил господин, — скажу вам вот что. Чем бы ни окончился этот наш разговор — передайте своему однокласснику, чтобы ко мне он не обращался ни по какой надобности, исключая разве что медицинскую. Он передал вам своё… гм… наследство — так пусть знает цену такому решению. Вы меня поняли?

Графёныш кивнул.

— Теперь о вас, блистательный. Я попрошу вас предельно спокойно и внятно изложить обстоятельства, вынудившие обратиться ко мне. Ибо, не зная ничего, ничего нельзя и обещать, как сказано у поэта:

— Хорошо, — кивнул блистательный. — Я вам, конечно, всё расскажу. Дело в том, что у меня есть… то есть был… в общем, мы с Алишем были как братья. Его мать была моей кормилицей, и хотя она считалась холопкой, но в нашем доме её все любили и уважали, Алиш у неё младший, а четверо сыновей сейчас уже взрослые, женились, в нашей деревне Лисий Хвост живут… но я не про деревню, я про Алиша. Мы даже родились в один день, и меня дали ей выкармливать грудью. И сколько я себя помню, мы всегда вместе с Алишем были.

— Алиш, — перебил его господин. — Интересное имя, в наших краях редкое.

— Да, господин лекарь, — подтвердил графёныш, — дело в том, что кормилица моя, Исиганаши, с севера, из арнилойских болот. Её предки больше сотни лет назад бежали оттуда на земли Державы, я не знаю, что там случилось, Исиганаши не рассказывала. Только ещё её бабушка с дедушкой нашему роду служили.

— Служили — или были холопами? — уточнил господин.

— Ну… — сцепил посетитель пальцы, — я толком не интересовался деталями… Может, её отец уже продался в вечное рабство моему деду… в общем, у нас никто про это и не думал, и мы с Алишем были как братья. Играли вместе, спали, дрались, и шлёпала нас Исиганаши, не разбирая, кто считается рабом, а кто господином. Я вообще про эти вещи узнал только в шесть лет, когда случилось Низложение… Тогда отец мой срочно всем своим холопам дал освобождение и подарил земли, чтобы они не попали под указ Высокого Собрания о переселении дворовых людей. Еле-еле успел, ему один знакомый, служивший тогда в земельно-учётном ведомстве, шепнул.

— Ну, это, конечно, благородно с его стороны, — заметил господин, — но не пора ли перейти к сути ваших неприятностей?

— А суть в том… — тихо заговорил блистательный, — что я его предал… Алиша. Моего друга… моего брата…

По нему видно было, с каким трудом выдавливает он каждое слово. А произнеся эту фразу, он уронил голову на сцепленные ладони и заревел. Громко, позорно, как мелкий пацанёнок, пойманный на покраже варенья.

— Успокойтесь, блистательный граф, — господина, как мне показалось, совсем не тронул его плач. — Не забывайте ни о высоте вашего происхождения, ни о серьёзности вашего дела. Если вы и впрямь нуждаетесь в моей помощи, то давайте не тратить время на глупости.

Похоже, эти слова на графёныша подействовали. Он замолчал и принялся что есть силы вытирать ладонями щёки.

— Я предал его… — повторил он глухо. — А получилось так: пришли ко мне в гости трое одноклассников, с которыми я раньше не особо дружен был, но хотел сблизиться. Потому что Хайдари-тмаа лучше всех в классе фехтует, Базиарай-тмаа самый смелый, он уже дважды с десятиклассниками дрался на дуэли, а Рианости-тмаа самый весёлый, над его шутками все покатываются, и если уж он кому даст прозвище, то прозвище в точку, намертво к человеку прилепится. Мне давно хотелось с ними подружиться, но они меня не принимали в свою компанию. А тут мне на день рождения отец подарил ариналакскую музыкальную машинку. Там такие рычажки есть, и двигая их, можно самые разные мелодии составлять, и машинка их сама играет, пока завод действует. Вот я и пригласил ребят посмотреть.

— Пока ничего ужасного не вижу, — хмыкнул господин. — Что же было дальше?