Виталий Каплан - Тайна аптекаря и его кота

— Гилар, а Гилар? Что-то здорово ты разоспался. Кто-то вчера говорил, что мы спешим.

Разлепил я глаза, резко сел, огляделся. Ого! Туман утренний уже рассеялся, и солнечные лучи проглядывают. Как бы не восьмой час пополуночи…

— Верно, господин мой, — зевнул я. — Мы спешим. Но только сначала воду вскипятим, щекотун-траву заварим, вон как разрослась, молодая ещё, мягкая. Вы ж сами учили, что её отвар укрепляет силы, как и многоопытный Краахати на шести страницах пишет…

Ну, в общем, напились мы отвару, посидели чуток и лесом пошли на север. Опасался я пока на торговую дорогу выходить, мало ли… Вдруг стражники скачут, нас ищут? К тому же если лесом, напрямик, то немалую долю пути можно срезать. Не меньше трёх часов сбережём, а то и полудня.

Вот бережливость нас и подвела.

Поначалу-то мы ходко шли. А чего ж не ходко, если тропинка под ногами плотная, сухая, птицы щебечут, солнышко светит, но не жарко, потому что еловые кроны жар ослабляют. И хотя в желудке у меня булькало, намекая на пропущенный завтрак, но то беда невеликая, а напротив, на голодное брюхо шагается ходче. Конечно, пока силы есть.

— Послушай, Гилар, — заговорил шедший сзади господин, — вот почему ты вчера мои признания выслушал, а о себе толком ничего не сказал? Какой смысл тебе таиться? По-моему, прошли времена, когда ты изображал наивного купеческого сына?

Я ответил не сразу. Тут ведь не отмахнёшься, не отбрехаешься, тут всерьёз надо. Но не было у меня уверенности, что пора говорить ему всю правду. Одно дело догадки его, и совсем другое — мои признания.

— Ох, господин Алаглани, — вздохнул я, — вам-то проще. Никого над вами нет, захотели рассказать — и рассказали. А я над собой не волен, у меня начальство имеется, и без начальственного дозволения раскрывать о себе всю правду не положено.

— Хорошо, — отозвался он. — Но тогда я выскажу свои предположения, а ты просто ответь, прав ли я. Уж такую-то вольность начальство твоё стерпит?

— Давайте попробуем, — я на миг остановился, поискал глазами солнце. Эге, надо бы самую малость влево взять. Лес, понятное дело, был мне незнаком, но следовало держать направление строго на север, тогда рано или поздно выйдем к реке Изулинь, разберёмся, как переправиться, а там уже проще будет, там уже я приметы помню.

— Итак, я довольно давно догадался, что ты не тот, за кого себя выдаёшь, — сообщил господин. — Сперва было просто ощущение такое, а потом, когда обнаружил я, что ты подслушиваешь мои разговоры с пациентами…

— Это когда же? — не утерпел я.

— В самом конце лета, когда ко мне на приём та самая несчастная вдова Анилагайи пришла. А ты прятался в чулане.

— Я ж почти и не дышал там! — Мне стало обидно, что как ни таился я тогда, а всё равно чем-то себя выдал.

— Верно, — согласился он. — В обычном состоянии я бы тебя не почуял. Но вот когда стал проверять вдову на лживость — использовал немножко силы. А значит, мои чувства многократно обострились, и я не то что тебя слышал, но и как у вдовы кровь по жилам течёт.

— Вы её изумрудом ведь проверяли, — заметил я. — А это правда, насчёт флюидов лжи и что камень покраснеет?

Аптекарь рассмеялся.

— Какой ты доверчивый мальчик… Разумеется, всё проще. Это обычное внушение, и для него необязательно быть чародеем. Достаточно лишь говорить таким тоном, чтобы человек ничуть не усомнился. Ну а для усиления — версия про изумруд, который фокусирует флюиды.

— Так что, это самый обычный камешек? — не поверил я.

— Нет, Гилар, не самый обычный, — терпеливо пояснил господин Алаглани. — Камень впитал небольшую толику силы, но считать его талисманом или амулетом было бы заблуждением. Он нужен для другого. Помнишь нашу самую первую встречу, когда тебя уличная шпана лупила?

— Да как сейчас! — отозвался я. — На память, знаете ли, не жалуюсь.

— Так вот, помнишь, я тогда посмотрел на тебя сквозь изумруд? Или счёл пустяком? — Не дожидаясь ответа, он продолжил: — Так вот, сила, пребывающая в этом камне, позволяет понять, наполнена ли болью душа. Присутствуют ли тяжёлые воспоминания, гнетут ли страхи. Действует это очень просто: если сквозь камень человек виден ясно, как сквозь стекло — значит, у него подходящая душа. Если же камень останется непрозрачным, то у этого человека всё как у всех. Мелкие радости, мелкие беды, скучная память… А как, по-твоему, я себе слуг набирал? Думаешь, для ведения хозяйства мне не хватило бы двух-трёх? Было время, когда один Тангиль со всем управлялся. Нет, Гилар, я искал тех, кто преисполнен болью и кому некуда податься. Изумруд в этих поисках был незаменим.

— Мы про тот день, вроде, говорили, когда вдова пришла, — пришлось мне напомнить. — Так зачем вы, её расспрашивая, колдовскую силу применили? Сами же говорите, что внушения достаточно.

— Я в таких случаях не полагаюсь на одно лишь внушение, — охотно пояснил господин. — Ведь опытный и обученный лазутчик может блестяще изобразить, как поддался внушению. Сам я, правда, не сталкивался с этим, но читал у достойных доверия ученых. Но, видишь ли, невозможно сыграть всё. Невозможно одновременно управлять и биением пульса, и частотой дыхания, и шириной зрачков, и потливостью кожи… Обостряя с помощью силы своё восприятие, я улавливаю всё это и определяю, лжёт ли человек, играет ли роль — или безусловно честен со мной. Так я в тот день и почуял тебя в чулане.

— Ну, что я в чулане таился, ещё не значит нюхачества, — сказал я, не оборачиваясь. — Мало ли по какой причине я там очутился? Между прочим, причина-то как раз обычная была. Мы с Алаем там сидели и трепались, а тут вы раньше обычного заявились. Ну и куда мне было деваться? Вылезти из чулана? Вот он я, слуга ваш Гилар, вместо того, чтобы порученную работу исполнять, тут прохлаждался?

— Это верно, — согласился господин. — Но всё же наводит на подозрения. А уж когда через день у тебя обнаружилось крапивное отравление… понял я, что ночью ты куда-то бегал и обжалился. Значит, легко предположить, что, во-первых, было у тебя спрятано, во что переодеться, а во-вторых, что побежал ты не абы куда, а за восточные ворота, проверять, исполнится ли то, что я пообещал этой несчастной матери.

— Меня учили, — заметил я, — что такое нельзя считать доказательством, то есть твёрдо установленным. Это всего лишь предположение. Хотя, конечно, вполне разумное.

— Ну а дырочку в спальне, за ковром, сквозь которую ты подглядывал, можно считать твёрдо установленным? — усмехнулся он. — Дырочку, появившуюся только после того, как я тебя в лакеи взял? Думаешь, я не проверяю? Ты ведь, малыш, не первый нюхач в моём доме.

— Какой я вам малыш, мне уже пятнадцать стукнуло! — обиделся я. — Но дырочка — да, от проверченной дырочки не отвертишься.