Алия Якубова - Душа Ужаса. Мозаика осколков души

Обычно пустынное и, кажется, всеми заброшенное место наполнилось звуками: разговорами людей, фырканьем лошадей и прочим шумом, свойственным конному отряду. Но все они снаружи древнего капища, внутри которого, похоже, само время остановилось.

Пахло сырым камнем, а о природе других запахов тем, кто внутри, задумываться не хотелось. Раздался жуткий скрип, и полоска света плетью ударила по глазам. Трое мужчин: высокие, крепко сбитые варвары в волчьих шкурах вместо плащей, вошли в капище.

Паренек, совсем еще ребенок, попытался укрыться от них за алтарем, на который его, словно мешок, кинули с час назад не менее суровые воины. Похоже, он уже распрощался с короткой жизнью.

Но все старания притаиться в тени видавшего самые кровавые жертвы алтаря оказались тщетны. Старший из мужчин схватил парня за вихры, притянув к себе, но вовсе не в лицо заглянул, а наоборот, заставил наклонить голову, обнажая тощую шею.

Мальчик, сердце которого забилось в бешеном ритме, скорее почувствовал, чем увидел, что в капище появился еще кто-то, совсем непохожий на схвативших его варваров. А если бы смог, то увидел бы невысокую женщину в жреческом облачении, неожиданно новом и чистом для этого места.

Женщина склонилась над мальчиком, варвар даже подвинулся, чтобы ей было лучше видно, и застыла в изумлении, словно в статую превратилась. Прошло несколько ударов сердца, прежде чем она вымолвила:

— О, боги!

Старший варвар, все еще железной хваткой удерживающий паренька, довольно усмехнулся:

— На этот раз получилось, не так ли, жрица? Он отмечен знаком!

— Но каким! — всплеснула руками женщина. — Это знак самой смерти, гибели!

Говоря это, она обвела кончиками пальцев контур руны, высветившейся на затылке мальчика, стараясь даже ненароком не прикоснуться к коже.

— Разве это не значит, что он наилучшим образом подходит для обращения? — ничуть не смутился варвар.

— Да, но… — жрица интонацией явно пыталась сказать больше, чем могла словами.

— Этот щенок станет грозным оружием… после. Главное — правильно выдрессировать, — продолжал ухмыляться старший мужчина, носивший, на самом деле, титул царя.

— Лучше убей его сразу! — посоветовала жрица, хотя и протянула варвару вынутый из складок одеяния серебряный обруч из наборных пластин, украшенный гравировкой рун на каждой, и с замысловатой застежкой.

— И лишиться оружия такой силы? Ты ополоумела, жрица! Помнишь, что вышло в последний раз?

Женщина лишь покачала головой, но варвары уже и не смотрели на нее. Царь дал знак одному из своих сопровождающих, и тот ловко перехватил паренька за плечи, лишая его возможности даже дернуться. А сам царь в это время защелкнул полученный от жрицы ошейник на шее мальчика со словами:

— Теперь ты мой верный пес. Запомни это!

Паренек попытался отшатнуться, но тут же получил оплеуху и напутствие:

— Советую оставить своеволие!

Три слова, но сказаны так, что мальчик как-то сразу понял, что все попытки убежать будут тщетны. На его худенькое плечо как раз легла тяжелая рука и чуть сжала. Все тем же рокочущим голосом царь велел:

— Следуй за мной.

Не удостоив жрицу даже прощальным взглядом, варвары покинули капище, словно разоренную хижину; а вот женщина, наоборот, не сводила с них взгляд. Ее глаза полыхнули жутковатым огнем, а губы почти беззвучно прошептали:

— Ты очень неосмотрителен, Каледон. За своим плечом ты уводишь свою смерть.

Выйдя из капища, мальчик на миг зажмурился от яркого света, хотя на самом деле солнце едва пробивалось сквозь тучи. Сделав пару шагов почти вслепую, парень едва не ткнулся носом в лошадиный бок, чем вызвал смех воинов. Их оказалось с дюжину, но мальчик не умел считать, для него было просто много.

Царь уже вскочил в седло, и паренек сумел разглядеть его получше. Рослый и крепкий, полный сил, хотя в волосах, перехваченных простым золотым обручем, без украшений, полно седины. И на лице, и на руках, да и на теле, наверняка, хватает шрамов, полученных в бою. Один пересекает лоб и правую щеку, указывая на то, что когда-то этот удар чуть не лишил царя глаза, а теперь делая и без того суровое лицо еще более грозным.

Ни одна из черт не указывала, что это мягкий или добрый человек, или хотя бы справедливый. Суровый вояка, привыкший повелевать и не терпящий неповиновения. И воины были ему под стать. Такие же суровые и грозные.

Пока мальчишка размышлял о том, что впереди его не ждет ничего хорошего, царь сгреб его за шкирку, отчего ветхая рубашка жалобно затрещала, и усадил в седло, позади себя, бросив короткое:

— Держись.

Едва мальчик успел ухватиться, как лошади тронулись в путь по извилистой тропке, ведущей с гор в долину. Этот путь был знаком пареньку. День назад его привели по ней в капище вместе с еще десятком детей. Теперь он возвращался. Один. Остальных он более не видел.

Несмотря на юный возраст, мальчик понимал, что к прежней жизни возврата не будет, и вряд ли когда ему доведется увидеть мать. Его попросту продали в число «царских детей». Для служения. Не раб и не свободный.

Дорога заняла почти целый день, и за все время царь лишь раз остановился на короткий привал. Во время которого мальчишку даже покормили, чему он очень удивился, но выяснять мотивы не собирался, стремясь как можно быстрее запихнуть в себя съестное, пока не отобрали.

Города отряд достиг лишь глубокой ночью и, не останавливаясь и не сбавляя хода, направился к царским чертогам. Это был не очень высокий и довольно грубоватый на вид замок с тремя башнями и дополнительной крепостной стеной. Скорее всего, раньше это была просто крепость, поближе к которой стали селиться крестьяне, и это поселение со временем стало городом.

Первое, что бросалось в глаза — воины, их было много и едва ли не всюду. При такой армии совсем не удивительно, что Каледона боялись все соседи.

Появление мальчика в замке, казалось, никого не удивило, но и восторгов не вызвало. Все звали его Щеном, как и царь, и словно подчеркивали его незначительность, относясь соответственно имени. Да, его переодели в новую одежду и регулярно кормили, но так ухаживают за хозяйским псом. Никто не считал нужным что-либо объяснять ему, равно как и отвечать на вопросы, которые мальчик изредка осмеливался задавать.

Памятуя о том, что могло быть и хуже, окажись он обычным невольником, мальчик решил просто затаиться. Будучи очень внимательным от природы, ведь это помогало выжить, парень и тут старался подмечать каждую мелочь. На него не обращали внимания, как на безмолвного пса, но это вовсе не мешало ему слушать и слышать. Правда, пока многое было очень непонятным.