Карина Демина - Хозяйка Серых земель. Капкан на волкодлака

— Что? — послушно спросил Себастьян и покосился на массивный фикус с вызолоченной листвой.

— Ни — че — го! — панна Эугения произнесла это по слогам. — Совершенно ничего! Обыкновенная женщина, которых в любом городе множество… когда нам порекомендовали сваху, я, признаться, ожидала кого-то более… более яркого… вдохновенного… она меня совершенно разочаровала…

— Чем?

Фикус был близко, достаточно близко, чтобы поделиться с ним чаем. Себастьян крепко подозревал, что этакая его щедрость не найдет понимания у несчастного фикуса, однако же сам пробовать изысканный напиток он тем более не желал.

Оставалось надеяться, что панна Эугения, увлеченная рассказом, отвернется.

— Категорической неспособностью понять наши желания…

— Это какие же?

— Розочка… вы скоро увидите ее… моя маленькая девочка… мы переехали в Познаньск отчасти для того, чтобы устроить Розочкину судьбу наилучшим образом. В провинции какие женихи? Баронет там… или вовсе купец средней руки… нет, Розочка — достойна самого лучшего! Мы с Жоржиком так считаем.

Панна Эугения, точно чувствуя, что Себастьян задумал недоброе, отворачиваться не спешила, напротив, она устремила на него столь внимательный взгляд, что ненаследный князь испытал некую неловкость. В его жизни, конечно, случалось встречать дам, которые, что называется, раздевали взглядом… а порой и не взглядом, но обыкновенно делали сие под влиянием страсти. В панне Эугении страсти не ощущалось вовсе, скорее уж некая деловитая сосредоточенность, которая и заставляла Себастьяна нервничать. Он старался сидеть смирно, чувствуя себя не то шкапом, не то очередным подносом, присмотренным панной Эугенией для украшения дома. Того и гляди протянет костлявую свою ручку, поскребет ноготочком, дабы убедиться, что не подсовывают ей золоченую медь под видом литья…

— Нам сказали, что Зузанна — лучшая сваха в Познаньске… и что в результате? Мы рассчитывали минимум на графа… но лучше — князя. А она нам все тех же баронетов сватала… да у нас в Клятчине баронетов, что собак бродячих… тьфу.

Сплюнула она изящно, на блюдечко, и после губки отерла платочком.

Себастьян кивнул.

— Еще посмела говорить, будто бы у нас чрезмерные запросы… да мы за Розочкой знаете, что даем?

— Что?

Это был неправильный вопрос, судя по тому, как блеснули глаза панны Эугении. Она подалась вперед, и Себастьян отпрянул настолько, насколько позволила высокая спинка дивана.

— Три дюжины простыней шелковых, качества найвысочайшего. Одна — десять злотней стоила! Подушки, гусиным пухом набитые. Двадцать две… пододеяльники, наволочки, естественно… дюжина перин…

Голос ее звенел и звенел, а Себастьян с тоскою думал, что приданое неведомой ему Розочки и вправду было обильно…

…пожалуй, как и сама Розочка.

Она вплыла в гостиную, прерывав поток матушкиного красноречия, и уже за одно это Себастьян воспылал к ней невероятною симпатией.

— Ах, дорогая… — панна Эугения поднялась навстречу и руки протянула, желая обнять дочь. — Мы тут как раз о твоем приданом говорили… князь Вевельский так внимательно слушал!

Себастьян кивнул.

Слушать он умел, не важно, шла ли речь о шелковых простынях с монограммами, о соленой селедке аль о новом увлечении пана Бжузека, о котором он имел обыкновение повествовать пространно и занудно.

— Это Розочка…

Розочка присела в неловком книксене и юбки кружевные, золоченые, приподняла.

— Бесконечно рад видеть, — Себастьян поспешно поднялся и ручку поцеловал. — Ваша матушка много лестного рассказала о вас…

Розочка зарделась.

И веер раскрыла в неловкой попытке спрятаться.

— Она у нас такая скромница… Розочка, милая, присядь… вы видите? Чистое дитя! Юное! Невинное!

— Мама!

— Мама правду говорит… воспитание отменное. Мы гувернантке десять злотней в месяц платили и еще премию… а потом наняли учителя танцев. И этикету… учителя ныне дорогие. По семь сребней за урок! Но для Розочки ничего не жаль.

— Мама… — прогудела Розочка и веерочек приопустила. Теперь по — над пушистым краем крашеных страусовых перьев виднелись огромные, преисполненные какой-то неизбывной тоски, Розочкины глаза.

Глаза были огромными, впрочем, как и сама Розочка.

Пудов десять неописуемой красоты.

Волосы темно — морковного колеру щедро были смазаны воском и уложены ровненькими кудельками, в каждый из которых вставили шпилечку с матерчатою розой. И оттого сама Розочкина голова гляделась похожею на клумбу. И без того бледная кожа была присыпана белилами в попытке скрыть явно неблагородные веснушки. Розочкины щеки были пухлы, аки подушки из ея приданого. Вереница Розочкиных подбородков скрывала шею. А грудь ее, подпертая корсетом, который не столько подчеркивал талию, сколько в целом придавал Розочкиному необъятному телу форму, норовила выпрыгнуть из тесноватого декольте. И на оной припудренной груди гордо возлежало золотое ожерелье с каменьями столь крупными, что Себастьян, пусть и не был ювелиром, но разом заподозрил подделку.

— Разве она не прелестна? — всплеснула руками панна Эугения. И Себастьян кивнул: слов, чтобы описать всю прелесть Розочки, у него не нашлось.

— И вот представьте, эта женщина… она заявляет, будто бы Розочке надобно работать над собой!

Розочка вздохнула, и колючее золотое кружево, что топорщилось над декольте, шелохнулась.

— Мама… — теперь в голосе ее звучал упрек.

— Молчи. Мать лучше знает! Розочка так расстроилась… так расстроилась… — панна Эугения подала дочери поднос с пирожными. — Она и теперь переживает.

Розочка величественно качнула головой и отправила пирожное в рот.

Проглотила, не жуя.

И потянулась за следующим.

— Видите, как переживает? Розочка всегда, когда волнуется, ест…

Судя по объемам, Розочкина жизнь была полна волнений и тревог.

— И мы, если хотите знать, вовсе собирались расторгнуть договор… я не сомневаюсь, что Розочка и без помощи этой женщины составит чье-нибудь счастье. Вот вы, сколь я понимаю, не женаты…

Розочка прекратила жевать и повернулась к Себастьяну. Поворот она совершала всем телом, медленно, и Себастьяну почудилось, что слышит он и натужный скрип корсета, и хруст золотой ткани, готовой вот — вот расползтись по шву.

— Не женат, — вынужден был признать он.

— Какое замечательное совпадение!

— Это не совпадение, — Себастьян покосился на дверь, которая была заманчиво близка. — Это жизненный принцип…

— Хочу, — произнесла Розочка и, вытянув руку, ткнула в Себастьяна пальцем.

— Роза!

— Прости, мама, — она опомнилась, но руку не убрала, а лишь мизинчик оттопырила. — Купи…

— Что ж, — Себастьян поднялся, — если ничего больше о панне Вышковец вы сказать не можете…