Далия Трускиновская - Сказка о каменном талисмане

— Для этого талисмана будет оскорбительно, если я продам его за малую цену, — сказал маг. — Впрочем, о Ильдерим, я могу немного уступить, но тогда вырастет цена за спутников талисмана. Как ты на это смотришь, о купец?

— Я преклоняюсь перед твоей мудростью, о мудрец! — отвечал на это Ильдерим, и в глазах у него вспыхнул огонек.

Огонек этот вспыхнул ранним утром, и горел он весь день без передышки, а окончательно это дело решилось около полуночи, и страшно было подумать, что оно могло затянуться еще на несколько минут.

— Когда вы, о покупатели талисмана принесете его в помещение, где он будет охранять младенца, то сперва вы составите камни определенным образом, а потом в северном углу помещения вы положите это зеркало...

Зеркало, что он достал, было времен царя Сулеймана, и только потому могло стоить немалых денег, но вот, кроме древности, других достоинств у него не было и отражать мое лицо оно по скверности характера вообще не пожелало.

— В южном углу пусть стоит этот флаг...

Пестрый флажок величиной с мою ладонь на длинном заостренном древке торчал из вазы. Маг вынул его и положил рядом с зеркалом.

— В восточном углу следует поставить шкатулку...

Шкатулке красная цена была два или три дирхема.

— А в восточном... Эй, Али, сын греха, принеси своего разноцветного господина!

Черный раб принес плетеную из тонких прутьев клетку. В ней сидел огромный попугай с хохлом и крючковатым клювом с мой кулак величиной.

— О р-р-распутники, согр-р-решившие вчер-р-ра с обезьяной! — приветствовало нас это бедствие из бедствий. — Ср-р-рам!

— И ты настаиваешь, о аль-Мавасиф, что этого сквернословца следует посадить в восточном углу комнаты? — осведомился Ильдерим. — Хорошим же вещам научит он младенца!

— Это неизбежно, — сурово заявил аль-Мавасиф. — В углах должны быть флаг, зеркало, шкатулка и попугай, причем над каждым из них я читал заклинания, и они обладают силой, и талисман без них — не больше чем кучка камней.

Попугай раскачался на своем кольце, подвешенном к потолку клетки, и уставился на меня левым глазом.

— Меж бедер-р-р твоих — пр-р-рестол халифата! — заорал он и подмигнул мне.

— Уж не вселился ли шайтан в твоего попугая, о аль-Мавасиф? — спросил Ильдерим. — Воистину, эта птица своей руганью разрушит все чары талисмана!

— В тебя самого вселился шайтан, о Ильдерим! — рассердился маг. — Этот попугай долгие годы прожил в гареме знатного вельможи, и я купил его за большие деньги!

— Вот там в него и вселился шайтан! — отрубил Ильдерим. — Не найдется ли у тебя, о мудрец, другого попугая, не столь образованного? Этот слишком много знает! Не так ли, о Хасан?

Я молча кивнула, поглядывая на попугая. Откровенно говоря, птица начала мне нравиться. Он выговаривал слова очень чисто и внятно, даже сохраняя человеческую интонацию.

— Меж бедер твоих вселился шайтан! — заорал мне прямо в лицо этот скверный попугай. Ильдерим расхохотался и накрыл клетку своим плащом.

— Вот перед вами весь талисман, о покупающие! — провозгласил маг. — Цену камней вы знаете. За зеркало я прошу у вас сотню динаров, за флаг — две сотни, шкатулку я ценю в четыре дирхема, и попугай обойдется вам в пятьсот динаров. Причем после того, как талисман сыграет свою роль, вы можете пользоваться и зеркалом, и шкатулкой по их прямому назначению. А попугая вы можете выгодно продать, потому что на такую птицу всегда найдется любитель. И таким образом вы выручите обратно часть денег.

— Начнем со шкатулки, о маг, — приступил к торгу Ильдерим. — Ее цена нас с Хасаном полностью устраивает. Вот тебе четыре дирхема, аль-Мавасиф, и давай сюда шкатулку.

— Я продал тебе шкатулку за четыре дирхема, о Ильдерим, — и с этими словами аль-Мавасиф взял монеты. — Но не понимаю, откуда ты возьмешь двести невольниц и сто невольников, которые понадобятся тебе немедленно? Я допускаю, что мускус и нард у вас с собой, о купцы, в седельных сумках ваших коней, но где же все остальное?

— Терпение, о аль-Мавасиф! — воскликнул Ильдерим. — Давай поторгуемся! Ты требуешь в уплату за талисман двести невольниц, сто невольников и еще много всякой мелочи. Убавь, о мудрец! Что ты скажешь о том, чтобы получить пятьдесят невольников, но зато не черных, а белых, из аль-Кустантиди?

Я хотела было напомнить Ильдериму, что нет у меня никаких невольников, ни черных, ни белых, ни с серьгами, ни в ожерельях! Но однажды я уже вмешалась в его игру, и ничего хорошего из этого не вышло.

— Прекрасно, о Ильдерим! — согласился маг. — Я готов уступить тебе пятьдесят невольников, но пусть цена зеркала при этом увеличится! Я хочу за зеркало тысячу динаров и десять верблюдов, груженых тканями, и баальбекскими одеждами, и багдадскими воротниками, и магрибскими бурнусами, и индийскими шалями, и это должны быть красные верблюды, лучшие, какие только бывают!

— Убавь, о аль-Мавасиф! — потребовал Ильдерим — Где же я возьму тебе в этих горах багдадские воротники? Пусть в тюках не будет багдадских воротников, и тогда ты получишь за зеркало восемь верблюдов, груженых тканями, и пятьсот динаров!

— Прибавь, о купец! — возмутился аль-Мавасиф. — Когда это мы говорили о пятистах динарах? Речь шла о тысяче!

— Убавь, о мудрец! Вспомни, что начальная цена зеркала была всего-навсего сто динаров, и я согласился прибавить, потому что ты согласился взять вместо пятидесяти черных невольников двадцать, и без золотых серег с жемчужинами! — заявил Ильдерим, и глаза его сверкали, и тут я поняла, что он — воистину лев пустыни.

— Кто из нас двоих бесноватый, ты или я? — в ужасе воздел руки к небу аль-Мавасиф. — Ради Аллаха, образумься!

— Вряд ли такой великий мудрец стал бы торговаться с бесноватым, о аль-Мавасиф, — ехидно отвечал Ильдерим. — И не мне, а тебе следует образумиться. Ведь ты сам, своими устами, назначил цену и талисману, и его спутникам. И я точно помню, что попугая, например, ты оценил в пятьсот динаров. Ведь именно пятьсот динаров ты хотел получить за него, о маг?

— Да, это ты сказал правильно, о Ильдерим.

— И я согласен дать тебе за эту скверную раскормленную птицу даже шестьсот динаров! — заявил Ильдерим. — Хотя на Багдадском базаре я куплю тебе за десять динаров попугая вдвое пестрее, и он не будет сквернословить, словно метельщик или рыбак, у которого порвалась сеть, или обманутый муж, или наказанный плеткой за курение гашиша евнух, или две поругавшиеся старухи!

— Р-р-распутник! — сказал ему на это попугай.

— О сын греха! — добавил аль-Мавасиф. — Я же говорил тебе, что это не простой попугай, что я трое суток читал над ним заклинания, что без него талисман бессилен!

— Да, о мудрец, все это ты говорил мне, и потому я согласен уплатить за попугая не пятьсот, а даже шестьсот динаров. Видишь, как высоко я ценю твои заклинания?