Далия Трускиновская - Сказка о каменном талисмане

— Удержи его, о посредник, ибо я желаю, чтобы ты продал меня этому евнуху!

И посредник обратился к евнуху, уговаривая его подождать и купить царевну, ибо ее желание — быть проданной во дворец повелителя правоверных.

И тогда незнакомец сказал посреднику:

— О Посредник, я купец из Сирии, и я приехал в Багдад, и хочу войти во дворец повелителя правоверных с дарами и подношениями, чтобы он позволил мне здесь торговать и был моим покровом и моей защитой. И я приготовил для него редкости и драгоценные камни, и знающие люди сказали мне, что лучше всего будет поднести ему в дар прекрасную невольницу, высокогрудую деву с тонким станом и тяжелыми бедрами. И я пошел на рынок невольников искать девушку для подарка халифу, и увидел вот эту невольницу, и сердце мое обрадовалось, ибо красота ее несравненна. И я заплачу за нее столько, сколько будет нужно, ибо она доставит мне благосклонность повелителя правоверных.

И посредник посмотрел на царевну Бади-аль-Джемаль, и она сделала ему знак глазами, и он сказал:

— Я продал тебе эту невольницу за двадцать тысяч динаров, о купец!

И все купцы, видевшие это, были свидетелями сделки.

И чужестранец взял Бади-аль-Джемаль за руку, и его невольники окружили их, и опустили изар на лицо Бади-аль-Джемаль, и повели их к дому, который снял в Багдаде этот купец.

А посредник успел незаметно передать Бади-аль-Джемаль деньги, полученные за ее продажу, и это был маленький кожаный кошелек, ибо в нем были только золотые монеты и драгоценное ожерелье, которое ювелиры оценили в пятнадцать тысяч динаров. И посредник взял из кошелька сколько ему полагалось за хлопоты, а остальное получила Бади-аль-Джемаль.

И тогда чужеземец велел своим невольникам проложить дорогу сквозь толпу, и вывел Бади-аль-Джемаль с рынка, и невольники с обнаженными саблями окружили ее, и купец повел ее по улице, и вдруг Бади-аль-Джемаль увидела, что он хромает!

Я сразу же попыталась вырваться, но плешивый урод, хуже пятнистой змеи, визирь аш-Шаббан крепко вцепился в мою руку.

И мне стало ясно, что я попалась в расставленные сети.

О том, что я отправилась по следам Зумруд в Багдад, он мог узнать, прислав ловкого человека на пристань, чтобы тот разведал, куда купец увез проданную мною невольницу. О том, что Зумруд вообще существует на свете, ему мог рассказать тот же Садреддин ибн Яхья. Одним словом, не нужно было обладать пророческим даром, чтобы догадаться — проклятый аш-Шаббан тоже явится в Багдад.

Снятый им дом был неподалеку от базара. Меня сжали между невольниками, и заломили мне руки за спину, и силой ввели в этот дом.

А затем аш-Шаббан велел невольникам оставить меня наедине с ним, и запер двери, и сел на возвышении, а я стояла перед ним, и больше всего я жалела о том, что сабля, подаренная братом, осталась вместе с моим мужским нарядом в хане.

— Привет, простор и уют тебе, о Бади-аль-Джемаль! — сказал, издеваясь, этот гнусный визирь, этот шелудивый пес.

Я ничего ему не ответила.

— Дошло до нас, о Бади-аль-Джемаль, что ты прибыла в багдад с каменным талисманом царицы Балкис, — не смущаясь, продолжал аш-Шаббан. — И мы хотим получить от тебя этот талисман, о царевна. Поэтому мы искали тебя по всему Багдаду, и вдруг видим — ты стоишь с открытым лицом на скамеечке посреди рынка невольников! Должно быть, горестны были твои обстоятельства, раз ты продавалась на рынке при помощи посредника, о Бади-аль-Джемаль!

Я продолжала молчать.

— Я прекрасно понимаю, что заставило тебя избрать этот путь, о царевна, — сказал аш-Шаббан. — Ведь ты утратила свою половину запястья!

Я изумилась.

— Что ты, о скверный, о сын шайтана, можешь знать о запястье? — высокомерно спросила я его.

— Только то, о царевна, что не следует доверять драгоценности жадным и глупым старухам, — криво усмехнулся он. — Вообрази, о царевна, что эта подобная ифриту старуха крайне удивилась, разглядывая половину запястья, ибо никогда раньше не видела таких крупных камней. И она отнесла запястье к ювелиру, чтобы узнать его цену. А мы знали, что ты прибудешь в Багдад, о царевна, без денег, потому что ты бежала из дворца, ничего не захватив с собой, а то немногое, что ты имела при себе, истратила по дороге. И наши невольники сидели у лавок ювелиров, ибо ты могла появиться там, чтобы продать какую-нибудь из своих драгоценностей, или подослать кого-нибудь другого. И они увидели старуху, которая принесла половину запястья, и ювелир удивился, ибо он никогда раньше не видел таких крупных камне, и он долго разглядывал половину запястья, и наконец сказал старухе, что по его мнению, такие вещи выделывают на острове Шед, и цена их велика, но он может купить только камни, чтобы вставить их в другие ожерелья и запястья. И мои невольники поняли, что это украшение — из твоих украшений, о Бади-аль-Джемаль, и побежали за мной, и я приехал на муле, и старуха поклонилась мне, и поцеловала землю между моих рук, и рассказала, что должна показать эту половину запястья в гареме повелителя правоверных. И я купил у нее половину запястья, и заплатил ей за сведения, и она ушла довольная, призывая на мою голову милость Аллаха. А я понял, что это — тайный знак между тобой и Зумруд, и что ты ищешь ее, о царевна, и что роды ее близятся, и что ты хочешь охранять ее, и пронести во дворец повелителя правоверных талисман, и спасти ее ребенка. И я узнал таким образом, как найти Зумруд и сделать так, чтобы она поверила посланцу и доверилась ему. И знак, по которому она признает твоего посланца, у меня в руках, так что твоя игра проиграна, о царевна. И все твои подвиги и старания были напрасны.

Он был прав. Он приобрел власть над жизнью и смертью Зумруд. И ему достаточно было продержать меня взаперти две недели или немногим более того, пока срок родов приблизится. Или же просто послать другую старуху к Зумруд, и заманить ее в ловушку, и погубить. Но в таком случае, зачем этому хитрецу, поймавшему за хвост шайтана, понадобилась я? Ведь со смертью Зумруд я перестаю быть опасна и для него, и для его повелителя, вонючего ифрита Бедр-ад-Дина! Так в чем же тут причина?

Возможно раньше я набросилась бы на него с проклятиями, и вцепилась ему в бороду, и невольники навалились бы на меня, и связали бы, и кончилось бы все это мрачным подземельем с крысами и мышами. Но сейчас я, очевидно, поумнела за время странствий, и я поклялась не давать воли гневу прежде, чем не разгадаю этой загадки. Ибо в разгадке, возможно, была моя жизнь, и жизнь Зумруд, и жизнь младенца.

— Ты шелудивый пес, о аш-Шаббан, — сказала я ему, потому что если бы я не сказала этого, он бы решил, что я от поразивших меня бедствий лишилась рассудка, а вместе с ним и норова царской дочери. — Ты гнуснее гиен и крокодилов! Ты позволил своим грязным невольникам прикоснуться к дочери царей и сестре царя! Ты оскорбил мое достоинство, о аш-Шаббан, и Аллах тебя за это покарает!