Марк Энтони - За гранью

Не стану я этого делать, Джек. Не стану, хоть убей! Не знаю, зачем ты так со мной поступил, но не могу поверить, что ты хотел, чтобы я причинял вред людям.

Фолкен ужасно рассердился, когда Трэвис сообщил, что не собирается продолжать учебу, однако Мелия неожиданно встала на его сторону.

— Не дави на него, Фолкен, — сказала она. — Такие вещи каждый решает сам.

Трэвис поблагодарил ее красноречивым взглядом; волшебница рассеянно кивнула в ответ, задумчиво глядя в огонь. А потом он отправился странствовать по крепости, сам не зная, зачем это делает и что надеется найти. Тем не менее бесконечные блуждания по замковым коридорам и лестницам здорово помогли ему успокоиться и навести относительный порядок в царящем в голове сумбуре. Очень может быть, что именно этого, в преддверии приближающейся бури, Трэвису как раз и недоставало.

Однажды, выйдя во двор, он задумался и даже не заметил, как путь ему преградила сплошная стена зелени с каменной аркой входа посередине. Откуда-то изнутри доносился едва уловимый приятный аромат и слышалось журчание бегущей воды.

Трэвис собирался пройти мимо, но вдруг остановился и склонил голову набок, прислушиваясь. Ему показалось, будто кто-то позвал его по имени. Он снова прислушался, но больше ничего не смог разобрать, кроме шума ветра и отдаленного журчания ручья. Скорее всего Трэвису просто почудилось, но им внезапно овладело желание пройтись по саду. Поколебавшись мгновение, он прошел сквозь арочный проем и очутился внутри.

Несмотря на позднее время года и собачий холод, в саду нашлось несколько видов растений зеленых, даже зимой. Ни одного из них Трэвис не знал, что не помешало ему полюбоваться цепкими стеблями оплетающего стены плюща с жесткими глянцевитыми листочками и клумбами, сплошь засаженными какой-то вечнозеленой перистой травой. Снега в саду практически не было, под ногами шуршала сухая листва, сброшенная обнажившимися деревьями, чьи ветви словно сплетали над головой каркас незримого купола, защищающего этот уголок природы от стужи и создающего в нем особый микроклимат.

Выложенная плоскими камнями дорожка привела Трэвиса к обледеневшему фонтану, окруженному изумрудным моховым ковром с узором из крошечных белых цветов размером не больше снежинки. Это от них исходил привлекший его внимание восхитительный терпкий запах. Дорожка вела дальше, в глубь сада, и Трэвис не стал сопротивляться. Здесь было так спокойно, безмятежно, мирно…

Как бы не так, Трэвис! Тебе только кажется, что это место дышит миром и покоем. На самом деле оно лишь затаилось на время и ждет. Но чего? Или кого?

Еще одна арка, густо перевитая плетями вечнозеленого плюща. На этот раз вход в искусственный грот. Трэвис вошел и замер в изумлении и восторге.

Могучие тела противников сплелись в смертельной схватке. Они были высечены из белого мрамора, но Трэвис подсознательно чувствовал, что скульптурный бык и при жизни имел тот же окрас. Благодаря потрясающему искусству неизвестного мастера казалось, будто под молочного цвета шкурой животного перекатываются узлы мускулов, до предела напряженных в последней отчаянной попытке освободиться от обхватившего его шею воина.

Противостоящий быку человек был обнажен и божественно красив. Пышные каменные кудри обрамляли гордое, дышащее свирепой отвагой и решимостью лицо, черты которого являли собой образец совершенства, несовместимого с обликом простого смертного. Под гладкой каменной кожей, как и у его соперника-быка, бугрились в чудовищном напряжении могучие мышцы, свиваясь рельефными узлами вдоль широких плеч, узких бедер, широко расставленных ног. Явись сейчас мраморный воин во плоти, вряд ли кто из живущих посмел бы бросить вызов его воле или желанию. Равно как и его ножу.

Нож он сжимал в левой руке, обвив правой в стальном захвате бычью шею. Ваятель изобразил героя в тот самый момент, когда он вонзает клинок в горло животному. Бык застыл с откинутой головой и широко раскрытыми глазами, так выразительно разинув пасть, что Трэвис будто наяву услышал его предсмертный рев. Из глубокого разреза в горле струилась жидкость, но не кровь, разумеется, а обычная вода. Она стекала по широкой груди животного в облицованный камнем бассейн у подножия скульптурной группы, переливалась через край и утекала тонким ручейком куда-то в глубину зарослей.

— Великолепный экземпляр, не правда ли? — раздался за спиной Трэвиса восхищенный женский голос.

Он стремительно обернулся. В глаза ему сразу бросилось яркое изумрудное пятно, резко выделяющееся на фоне блеклой садовой зелени.

Женщина неторопливо шла по дорожке навстречу Трэвису, хотя в данном случае было бы уместнее употребить слово «шествовала». Она тоже была изумительно красива, но красота ее так же разительно отличалась от мраморной безупречности статуи, как день от ночи или солнце от луны. Все ее тело, казалось, состояло из мягких линий и соблазнительных выпуклостей. Отливающие темным золотом каштановые волосы пышной волной ниспадали на плечи, а нежная кожа светилась бархатистой спелостью персика. Вот только глаза настораживали: за их изумрудным блеском, еще более сочным и ярким, чем ее платье, угадывались жесткость и холодный расчет.

«Великолепный экземпляр». Непонятно только, кого она имела в виду? Воина? Быка? А может, как ни нелепо это звучит, самого Трэвиса? Да нет, едва ли. Не зная, что сказать, он поскреб бороду и на всякий случай расправил плечи, стараясь не вспоминать о своей бесформенной выцветшей тунике. Интересно бы узнать, кто она такая? И чего ей от него нужно?

— Друг. Поговорить, — лаконично ответила женщина на его невысказанный вопрос.

Трэвис вытаращил глаза и перестал дышать.

Коралловые губы незнакомки разошлись в снисходительной усмешке, обнажив два ряда ровных и белых, но мелких и острых, как у лисицы, зубов.

— Я леди Кайрен, графиня Силезская, — представилась она.

Запоздало вспомнив о манерах, Трэвис неуклюже поклонился и даже ухитрился поцеловать даме ручку.

— Трэвис Уайлдер. К вашим услугам, миледи.

При ближайшем рассмотрении новая знакомая Трэвиса оказалась, увы, не столь привлекательной, как на расстоянии. В первую очередь это отражалось в ее глазах: в глубине зрачков постоянно тлел, то разгораясь, то угасая, огонек какой-то внутренней нестабильности, душевного разлада, балансирующего на грани безумия. Ее роскошные волосы местами спутались и растрепались; видно было, что к ним не прикасались гребнем по меньшей мере сутки. Зеленое платье из дорогой материи с соблазнительно глубоким вырезом, сшитое по последней моде, сбилось на сторону и выглядело таким помятым, как будто его хозяйка последние ночи спала одетой.