Карина Демина - Хозяйка большого дома

— Знаю, — буркнул Нат.

— Вот и пошли…

— Вам плохо.

— Мне всегда плохо.

— А сегодня особенно…

— И что?

— Ничего, — Нат нахохлился. — Вам плохо, а вы тут… торчите.

— Ага, — Райдо наклонился над корзиной. — А у нее глаза серые… ты заметил?

— Заметил.

— И родинки… раз, два и три…

Три на левой щеке, одна — на правой. Круглые, выпуклые, словно бархатные. Ийлэ слюнявила палец и пыталась их стереть, еще раньше, когда родинки только-только появились и выглядели нарисованными. Отродье крутило головенкой и хныкало.

Не давалось.

А глаза и вправду серые…

— На самом деле, у детей цвет глаз вполне может поменяться, — доверительно произнес Райдо.

Да, возможно, но какими бы ни сделались глаза отродья, им никогда не быть истинно-зелеными. Да и родинки навряд ли пропадут.

— Пойдем, — Райдо поднял корзину. — Я охренеть до чего не хочу с доктором встречаться. Он вечно норовит напичкать меня какой-нибудь гадостью…

Ийлэ не собиралась идти, но…

…встала.

И Нат, сверкнув глазами, попятился, позволяя ей идти следом за псом. А может, нарочно, оставаясь сзади, чтобы контролировать каждое движение Ийлэ.

Ждал удара?

Она бы ударила… наверное, ударила бы, тем более, что спина пса, широкая и такая удобная, была рядом. От этой спины пахло дымом, стиральным порошком и немного — кровью.

Рубашка прилипла.

Натянулась.

— Почему ступеньки такие узкие? — проворчал Райдо, цепляясь за перила, которые тоже были узкими и неудобными для него. Ступеньки скрипели, перила шатались, Ийлэ же с тревогой следила не столько за псом, сколько за корзиной.

Уронит.

Он держит крепко и сам, надо полагать, опасаясь, уронить. Пальцы вон стиснул до белизны. Но рука дрожала мелко, предательски…

— Не бойся, — сказал пес, оказавшись в коридоре. А кому сказал — не понятно. — Сейчас придем… к доктору, стало быть… пусть посмотрит… пусть скажет…

Что именно должен был сказать доктор, Ийлэ так и не узнала, потому что пес покачнулся вдруг, закашлялся и, прислонившись плечом к стене, медленно по этой стене съехал.

— Пусти! — Нат оттолкнул ее, не зло, но сильно, так, что Ийлэ сама ударилась о стену спиной, и с шипением осела. — Райдо!

Пес мотнул головой.

Он пытался встать, и пальцы скребли ковровую дорожку, оставляя на грязной дорожке полосы-следы. Спину выгибал, давился кашлем.

— Райдо я… я сейчас… я доктора… — Нат вскочил и, обернувшись к Ийлэ, бросил: — Только попробуй что-нибудь ему сделать!

— Нат! — Райдо сумел открыть рот, но этим именем подавился, а может, не именем, но рвотой. Рвало кусками и красным месивом, от которого исходил характерный запах крови.

Пес отворачивался, вытирал губы рукавом, но сгибался в очередном приступе.

Нат же, переводя взгляд с него на Ийлэ, должно быть, не доверяя ей окончательно — и правильно, она бы тоже не поверила, пятился. А потом повернулся и бегом бросился прочь.

— Ш-ш-щенок, — с трудом выговорил пес.

Он отодвинул корзину, на которую тоже попало рвоты, но отродье к грязи относилось с полнейшим равнодушием.

— С-сейчас, — Райдо отполз и сам. — Пройдет.

Ложь.

Не пройдет.

Ийлэ слышала, как разворачиваются спирали побегов внутри пса. Она могла бы начертить сложный рисунок их, созданный тонкими белесыми корешками, которые пронизывали мышцы Райдо, его легкие и печень, и до желудка добрались, а следом за ними, тоже белесые в отсутствие солнечного света, тянулись стебли… и на них вызревали колючие шары семянок.

Скоро уже треснут.

Вот-вот…

…и тогда пес умрет. Он уже почти умер, захлебнулся кровью и желчью, и держится на одном упрямстве и еще на живом железе, которого уже не хватает, чтобы затянуть все раны.

Ийлэ подобралась к нему.

Она двигалась на четвереньках, потому что бок от удара о стену болел, и плечо тоже, и страшно было, пожалуй, почти так же страшно, как переступать порог его комнаты.

Пес перевернулся на спину.

А Ийлэ села рядом и, заглянув в светло-серые, с темным ободком, глаза, сказала:

— Я тебя ненавижу.

— А то, — он широко оскалился, и из носа поползли кровяные дорожки. Подбородок тоже был в крови, отчего улыбка его гляделась жуткой.

— Я… — Ийлэ положила ладонь на грудь.

Тонкая ткань рубахи промокла, Ийлэ ощущала горячую кожу, и ребра, и сердце, которое еще держалось.

— Тебя…

Пес закрыл глаза.

Он не собирался ни звать на помощь, ни сопротивляться, казалось, полностью смирившись с тем, что издохнет сейчас, в присвоенном доме. Тот, предавший старых хозяев, и к новым относился с полным равнодушием, наверное, это было справедливо.

— Ненавижу, — шепотом сказала Ийлэ и, дотянувшись до рта, из которого воняло, вдохнула каплю силы. Пальцы надавили на грудь, призывая разрыв-цветок к спокойствию. И тот откликнулся. Замер, позволяя псу сделать вдох.

Наверное, ему казалось, что облегчение — это разновидность агонии.

И вдохнул он глубоко, насколько хватило сил, а выдохнул резко, и на губах запузырилась кровь.

Ийлэ усилила нажим, второй рукой быстро рисуя на грудной клетке пса знаки подчинения. Она не была уверена, что у нее получится, как не была уверена, что хочет, чтобы получилось, но…

Лоза замерла.

И отступила.

Она погружалась в сон, зыбкий, ненадежный, которого хватит… на несколько недель хватит. А нескольких недель хватит Ийлэ, чтобы решить, куда уйти.

— А… а ты… — Райдо открыл глаза.

— Ненавижу…

— Разговариваешь, — он схватил за руку и держал, не позволяя отстраниться. — Разговариваешь ты… это хорошо…

И кольцо, сжимавшее горло, запрещавшее Ийлэ говорить, пропало.

— Я…

— Ты… тебя зовут Ийлэ, я знаю… а для нее мы еще имя не придумали, но придумаем…

— Хочу…

— Знаю. Но если надо, ты… говори, — он облизал губы и скривился. — Не замолкай, ладно?

— Хочу, чтобы ты сдох… все вы… сдохли…

— Это да… это бывает…

Райдо погладил ее пальцами свою щеку, гладкую и влажную.

— Скажи еще что-нибудь.

— Ты сдохнешь.

— Конечно. Когда-нибудь… но вообще я хочу до весны дотянуть… как ты думаешь, получится?

До весны?

У самого — нет, но если Ийлэ поможет… он теперь знает, что Ийлэ способна помочь… и гнать не станет… до весны… а весной леса оживут и у нее появится выбор.

— Получится, — оскалился Райдо и попытался сесть. — Замечательно… говорят, здесь яблони цветут красиво…

Альва отпрянула, едва заслышала шаги Ната.

Щенок спешил.

Тянул доктора за руку, а показалось, что еще немного и за шиворот схватит ничтожного этого человечка, которому явно было неуютно, что в доме, что рядом с Натом. Он же, растревоженный, почти перекинувшийся, и вправду выглядел грозно. Топорщились иглы в волосах, левая щека покрылась чешуей, а на руках прорезались когти. И сам он сгорбился, сделавшись шире в плечах, будто бы плечи эти тянули его к земле. От Ната пахло злостью, и Райдо знал, что злится щенок вовсе не на альву, которая благоразумно попятилась, не забыв, однако прихватить корзину. Отступала она очень медленно.