Владимир Ильин - Напряжение

Я посмотрел влево — из кожи торчала оперенная стрелка, с двумя зелеными полосами. Коснулся руками и медленно потянул от себя. Через секунду заторможено рассматривал капельку крови на острие, отчаянно борясь с желанием закрыть глаза или упасть на землю, подчинившись сильно раскачивающемуся миру в глаза.

— Ты чего разделся? — Удивился Абдула.

В это время Анзор переступил с ноги на ногу и возмущенно отметил плеск воды под ногами. — Ты кого привел? Он нормальный, да? Зачем воду разлил?!

— Мне просто было очень, очень любопытно, — выдавил я из неожиданно пересохшего горла.

— Что любопытно? — раздраженно фыркнул Анзор, подходя ближе вместе с братом.

— Как вода проводит ток, — честно признался я, выпуская свое Любопытство на свободу.

Яркая вспышка ослепила глаза, превращая четкий мир в красно — фиолетовые разводы. По ушам ударил резкий вскрик, потонувшей в шипении закипевшей и тут же обратившейся в пар воды, плотным кипящим облаком поглотившим все пространство. Жалобно заревели мои медведи, заставив спохватиться и отозвать свою силу обратно. В самом центре облака замерли две фигуры, невообразимо изогнутые прошедшей сквозь них силой. С обгорелой одеждой, алой от кипятка кожей, они стояли с раскрытыми ртами, беззвучно крича в тишину. Первым упал пистолет из рук Абдулы, а за ним и он сам. Сверху сломанной игрушкой рухнул его старший брат.

— Зато ваших родных не повесят, — утешил я двух разбойников и усилием воли заставил себя одеться.

Стало чуть легче, мир перестал раскачиваться, но каждый шаг давался очень сложно — будто к телу привязали три каната и дергали в разные стороны по очереди, стоило пошевелиться. Носки надеть так и не сумел, зато обвязал ими поломанный телефон, чтобы не повредить.

Привалился к полке, набираясь сил на последнее действие. Отдохнув, решительно направился к ящику.

Мои медведи спали, свернувшись единым, чуть влажным клубком у дальнего борта. Две стрелки валялись на противоположной половине — эти непоседы умудрились их вытащить сами, как и я, но действие сонного зелья сломило их куда быстрее. Маленькие ведь.

Попытался вытащить первого — и чуть сам не упал внутрь ящика. Уж больно тяжелым оказался медвежонок, а по виду совсем не скажешь. Или я ослабел? В голове снова начало шуметь. Кое‑как, упираясь в стенку, вызволил первого, а за ним и второго, уложив на землю рядом.

— Так я их точно не утяну, — посетовал вслух и принялся разглядывать помещение палатки в поисках того, что мне может помочь. А затем и прошелся, выглядывая на полках хотя бы ткань — на нее можно будет уложить медведей и поволочить за собой, а там взрослых помочь попрошу. Если не усну еще раньше — глаза предательски начали слипаться, закрываясь сами по себе. Пришлось пнуть мизинцем угол ящика (проверенный метод!) и искать дальше, припрыгивая на одной ноге. Нужная вещь обнаружилась в самом дальнем краю, задвинутая меж полок и внешней тканью палатки — там, стоя на одном колесе, дожидалась меня самая настоящая тележка! И размерами отлично подходит — можно даже третьего медведя положить, только где его взять?

Расшнуровав непослушными руками (а вернее, скорее порвав окутанными даром руками, чем разобравшись в узелке), я впустил в помещение яркий солнечный день — веселый и беззаботный, как и я часом раньше.

Хмуро оглядел пространство палатки, наметив путь движения тележки, чтобы не упасть и не застрять во влажной земле. Взгляд зацепился за два по — прежнему лежавших тела, да так и остался на них, пока голова решала — хорошо это или плохо? Сонные мысли путались и не хотели их жалеть, а даже наоборот. Целый день в этом зоопарке мне показывали, что безопаснее всего находиться внутри клетки, оставив опасных зверей — злых фиолетовых, равнодушных взрослых и жадных похитителей — по ту сторону решетки. Мир в городе совсем не такой, как я думал. За мороженое тут воюют, умеющих делать красиво — воруют, а подарки совсем не ценят, желая друг другу боли и зла, а не радости. Наверное, так тут правильно. Я ведь ничего не видел за пределами Интерната. Наверное, нас там специально так учат — помогать и прощать, чтобы в городе нас побили и похитили, заставив работать за надежду на лучшее. Значит, я поступил правильно — по законам взрослого мира. Придется переучиваться.

Я подошел к Абдуле и присел рядом, рассматривая красноватую маску боли на его лице.

— Нет тут доктора, а ты зуб давал, — попенял я ему. — Слово надо держать.

Подцепил пальцами желтый зуб и потянул на себя — но вместо одного, на руки выпал целый ряд, сцепленный проволочкой. Тяжеленный! Дернул нижний зуб — и получил всю челюсть. Пощелкал их друг об друга и закинул в карман, вновь пошатнувшись. Слабость не хотела меня отпускать, вновь баюкая качающейся землей.

Кое‑как выкатил телегу из палатки и медленно, выписывая кривые линии, побрел к калитке, толкая ценный груз перед собой. По пути пришлось собирать медведей обратно — силы на секунду пропали, мир погас и вновь включился вместе с ощущением полета вверх, через телегу. Боль от падения подарила еще несколько минут бодрости, но я уже прекрасно понимал, что даже до калитки вряд ли дойду, не то, что до людей. Но все таки дальше забора я вырвался — а там приметил серый вагончик у самой стены и решительно направился туда. Сначала хотел подремать за ним, но потом приметил, что под днищем достаточно место для меня и медведей, да еще само оно — сухое и без травы в самом центре, а значит ничто не помешает там задремать — совсем чуть — чуть, минутку или даже меньше. Вперед себя я положил медведей, затем опрокинул телегу, закрывая с другой стороны (скорее, она сама так удачно упала), а затем обнял своих новых друзей и смежил веки.

Мне снилось что‑то тревожное, с близким ревом сирен, женским плачем, громкими голосами и лаем собак, то удаляющимся, то приближающимся вновь. Один раз почудилось даже громкое дыхание совсем рядом, но оно тут же сменилось испуганным скулением, очень быстро скрывшимся где‑то вдали.

Проснулся я от холода, вцепившегося в левый бок беззубой пастью — только давит, не в силах прокусить, но и от этого совсем не легче. Хотя нет, зубы там на месте — стоило пошевелиться, как в кожу вонзились бесчисленные иголки, вынуждая замереть на месте. Холод совсем не доволен, что его добыча вдруг вздумала сбежать. Но я больше не добыча, я теперь сам кого хочешь укушу! Не сам, конечно, я же не дикий какой, у меня теперь для этого челюсть железная есть.

Собравшись с силами и игнорируя боль, перелез через теплого медвежонка — оказывается, я как‑то устроился меж ними, хотя помню себя уснувшим на самом краю. Оно и понятно — медведи теплые, только земля подвела, совсем остыла. Нащупав край вагончика, подтянул себя к нему и перекатился. Да так и замер, рассматривая тысячи звезд над головой, больших и малых, чуть подрагивающих от холода, как и я. Вот это я поспал.