Фрэнк Герберт - Дюна. Первая трилогия

— Ты учила его Пути — это видно. На твоем месте я сделала бы то же самое — и пусть бы черт побрал этот Устав!

Джессика кивнула.

— Но я должна предупредить тебя: следует изменить обычный порядок обучения. Для своей безопасности он должен уметь пользоваться Голосом. Кое-что у него уже есть, и он неплохо начал. Но мы-то знаем, сколько он еще должен узнать и изучить — и следует поторопиться! — Она приблизилась к Паулю и пристально вгляделась в него: — Прощай, юный человек. Надеюсь, ты сумеешь… Но если и нет — мы еще добьемся своего.

Снова она посмотрела на Джессику. Между ними мелькнуло понимание. Потом старуха развернулась и, не оглядываясь, вышла из зала, шурша одеяниями. Зал и те, кто в нем оставался, словно бы уже покинули ее мысли.

Но Джессика успела увидеть слезы на лице Преподобной Матери, когда та отворачивалась. И эти слезы встревожили ее больше, чем любые слова и знаки, прошедшие между ними в тот день.

Суфир Хават скользнул в зал для занятий замка Каладан, мягко прикрыв дверь. Достоял неподвижно, ощутив вдруг себя старым, усталым и потрепанным бесчисленными бурями. Болела левая нога, некогда рассеченная еще на службе Старому Герцогу, отцу нынешнего.

«Я служу уже третьему их поколению», — подумал он.

Он взглянул через зал, ярко освещенный полуденным солнечным светом, льющимся через стеклянные панели в потолке, и увидел, что мальчик сидит спиной к дверям, углубившись в разложенные на Г-образном столе карты и бумаги.

«Сколько раз мне ему повторять, чтобы он никогда не садился спиной к дверям!» — Хават кашлянул.

Пауль не пошевелился.

Облако прошло над световыми люками — комнату, пересекла тень. Хават кашлянул еще раз.

Пауль выпрямился и, не оборачиваясь, сказал:

— Я знаю. Я сел спиной к двери.

Хават подавил улыбку, подошел к воспитаннику.

Пауль поднял глаза на немолодого седого человека, остановившегося у стола, взглянул в умные внимательные глаза на изрезанном морщинами лице.

— Я слышал твои шаги в коридоре, — сказал Пауль. — И слышал, как ты открыл дверь. Я тебя узнал.

— Эти звуки можно и скопировать.

— Я бы заметил разницу.

«Очень даже может быть, — подумал Хават. — Эта его колдунья-мать кое-чему научила мальчика. Интересно, что думает ее драгоценная Школа Бене Гессерит по этому поводу. Может, они затем и засылали сюда старуху прокторшу — призвать леди Джессику к порядку…»

Хават подвинул кресло, сел напротив Пауля — подчеркнуто лицом к двери, — откинулся на спинку. Внезапно зал показался ему чужим и незнакомым — почти все оборудование уже было отправлено на Арракис. Тренировочный стенд остался, осталось фехтовальное зеркало с неподвижно замершими призмами, рядом с ним — латаный-перелатаный спарринг-манекен, похожий на израненного и покалеченного в боях древнего пехотинца.

«Совсем как я», — подумал Хават.

— Суфир, о чем ты думаешь? — спросил Пауль. Хават посмотрел на подростка.

— Я думал о том, что скоро мы все уедем отсюда и вряд ли снова увидим это место.

— Это тебя печалит?

— Печалит? Чепуха! Грустно расставаться с друзьями, а место — это всего лишь место. — Он тронул разложенные на столе карты. — И Арракис — это просто другое место, и только.

— Отец прислал тебя проэкзаменовать меня?

Хават покосился на мальчика — даже чересчур наблюдателен! Он кивнул:

— Конечно, ты предпочел бы, чтобы он пришел сам, но ты же знаешь, как он занят. Он придет позже.

— Я сейчас читал о бурях на Арракисе.

— Бури. Да…

— Похоже, эти бури — довольно-таки скверная штука.

— Скверная — не то слово. Мягко сказано! Фронт этих ураганов не менее шести-семи тысяч километров, они питаются всем, что может добавить им мощи: кориолисовыми силами, другими бурями — всем, в чем есть хоть капля энергии. Они набирают скорость до семисот километров в час, прихватывая с собой все, что подвернется, — пыль, песок и прочее. Они срывают мясо с костей и расщепляют сами кости…

— Почему там нет службы погодного контроля?

— Тут у Арракиса свои специфические проблемы: стоимость контроля выше, а к ней добавляются высокие эксплуатационные расходы и прочее. Гильдия заломила безумную цену за систему контрольных спутников, ну а Дом твоего отца — не из самых богатых, ты и сам знаешь.

— Суфир, а тебе приходилось видеть фрименов? «Мальчику есть о чем подумать сегодня», — решил Хават.

— Очень может быть, что я их и видел, но дело в том, что на вид их трудно отличить от населения впадин и грабенов. Они все носят эти их длинные хламиды, и все невыносимо воняют, особенно если находятся в закрытом помещении. Это из-за дистикомбов, которые они носят не снимая. Дистикомб — «дистилляторный комбинезон», костюм-перегонный куб, который собирает и утилизует выделяемую телом влагу.

Пауль сглотнул, внезапно ощутил влагу во рту и вспомнил сон о жажде. Мысль, что люди могут так страдать от нехватки воды, что им приходится собирать влагу собственных выделений, поразила его. — Пауль вдруг ощутил горькое чувство одиночества и пустоты.

— Вода там — драгоценность, — вслух подумал он.

Хават кивнул: «Возможно, мне понемногу удается внушить ему, что Арракис — его враг. Там необходимо все время быть настороже, и нельзя отправляться туда, не будучи к этому готовым».

Пауль взглянул вверх, на световые люки, и увидел, что начался дождь. По сероватому метастеклу струилась вода.

— Вода… — сказал он.

— Ты еще научишься ценить воду, — пообещал Хават. — Конечно, у тебя недостатка в ней не будет, ты — сын герцога, но повсюду тебя будет окружать жажда…

Пауль провел языком по пересохшим вдруг губам, вспомнив, как неделю назад, в день испытания, Преподобная Мать тоже говорила что-то о водяном голоде…

— Ты узнаешь о Мертвых равнинах, — сказала тогда она, — дикой пустыне, где нет ничего живого — лишь Пряность и песчаные черви. Тебе придется окрасить глаза, чтобы смягчить беспощадный свет солнца. Слово «убежище» будет означать для тебя просто любое место, укрытое от ветра и чужого взгляда. Ты научишься ходить на своих двоих — без орнитоптера, без мобиля и даже не в седле.