Фрэнк Герберт - Дюна. Первая трилогия

— Суфир, я хочу, чтобы Ты сам оценил, насколько и как ты эмоционально вовлечен во все это. Естественный человек — это животное, лишенное логики. Поэтому твое восприятие всех событий и человеческих отношений с точки зрения логики — неестественно. Но тут ничего не поделаешь: ты обречен проецировать логику на них, поскольку это оказывается полезным в большинстве случаев. Сам ты суть воплощение логики — ментат. Но твои подходы к проблемам и попытки их решения — это в самом буквальном смысле внешние проекции твоего сознания. Их надо изучать всесторонне.

— Вы учите меня моей работе? — спросил он, даже не пытаясь скрыть возмущение… и нотки презрения.

— Ты видишь все вокруг себя и применяешь к замеченному свою логику, — объяснила она. — Но особенность человеческого сознания такова, что логикой всего труднее исследовать проблемы, связанные с глубоко личными мотивами. И тогда мы бродим, вокруг в темноте и возлагаем вину за свои проблемы на все, кроме той единственной причины, которая в действительности мучает нас.

— Вы намеренно хотите подорвать мою веру в свои возможности как ментата, — отрывисто сказал он. — Если бы я узнал, что любой из наших людей пытается подобным образом саботировать любое другое оружие из нашего арсенала, я без колебаний обвинил его и уничтожил бы.

— Хорошие ментаты не пренебрегают фактором возможной ошибки в своих расчетах. Уважение к этому фактору — это здоровая черта.

— Я с этим никогда и не спорил!

— Тогда попробуй приложить свои способности к симптомам, которые мы оба видим случаи пьянства, ссоры… Среди наших людей ходят самые нелепые слухи об Арракисе. Они запустили даже свои простейшие…

— Это все от праздности, и ничего больше, — возразил Хават. — И не пытайтесь запутать меня, напуская таинственность на самые простые вещи.

Джессика пристально разглядывала его — и представляла себе, как солдаты и охрана в казармах говорят между собой о своих бедах, о тоске и тревоге — и как от этого повисает в воздухе тяжкое напряжение, почти физически ощутимое — как запах горелой изоляции. «Они становятся похожи на героев древней, еще догильдийской легенды, — думала она. — Как команда потерянного звездолета „Амполирос“. Терзаемые болезнью, сидели они у корабельных орудий — всегда ищущие, всегда наготове и всегда не готовые…»

— Почему ты никогда не использовал до конца мои возможности в своей службе герцогу? — спросила она. — Или ты боялся соперника в моем лице?

Он сверкнул на нее глазами.

— Я кое-что знаю о том, чему учат Бене Гессерит… — Он угрюмо оглядел ее и замолк.

— Что же ты? Продолжай, — усмехнулась она. — Ты хотел сказать «Бене-Гессеритских ведьм».

— Я действительно кое-что знаю о той настоящей подготовке, которую дают в Бене Гессерит, — хмуро сказал он. — Я же видел, как все это проявляется у Пауля. И меня не обманет этот ваш лозунг на публику — мол, «мы существуем лишь для служения».

«Да, шок должен быть по-настоящему сильным, — решила Джессика: — И он почти готов к нему».

— Ты почтительно выслушиваешь меня на Совете, — сказала она, — но почти никогда не принимаешь мои советы. Почему?

— Я не верю советам, рожденным Бене-Гессеритскими мотивами, — отрезал он. — Вы можете думать, что видите человека насквозь, что можете заставить его поступать так, как вам…

— Суфир! — взорвалась она. — Глупец, несчастный глупец — вот ты кто!

Хават нахмурился, заставил себя снова сесть.

— Какие бы слухи о наших школах ни доходили до тебя, — промолвила она, — правда куда больше этих слухов. Если бы я хотела уничтожить герцога… или тебя, или кого угодно из тех, кто находится в пределах моей досягаемости, — ты бы не смог помешать мне.

Сказав это, она подумала: «Почему я позволяю гордыне заставлять меня говорить так? Разве этому меня учили? И не так должна я шокировать его…»

Хават сунул руку за пазуху, где у него всегда лежал миниатюрный пистолет с ядовитыми иглами. «Она без щита, — подумал он. — Это всё что, блеф? Ведь я могу убить ее сейчас… но, но! — если я ошибаюсь, последствия будут ужасны!»

Джессика увидела, как его рука скользнула к внутреннему карману.

— Я надеюсь, между нами нужды в насилии не возникнет, — сказала она.

— Достойная надежда, — согласился он.

— Но тем временем болезнь распространяется в наших рядах и разъедает их, — продолжала Джессика. — И я должна вновь спросить тебя: не разумнее ли предположить, что это Харконнены посеяли в нас подозрение друг к другу, чтобы разъединить и столкнуть нас?

— Кажется, мы все же вернулись в тупик, — угрюмо буркнул Хават.

Она вздохнула и подумала: «Он почти готов».

— Герцог и я заменяем этим людям отца и мать, — сказала она. — Это положение….

— Герцог не женился на вас, — перебил Хават. Джессика сдержалась, усилием воли сохранив спокойствие. Он хорошо парировал.

— Но он не женится и ни на ком другом, — уточнила она? — Во всяком случае, пока я жива. И, как я сказала, мы для наших людей вместо родителей. Разбить сложившиеся отношения, рассорить и запутать нас — какая цель для Харконненов будет более соблазнительной?

Он понял, куда она клонит, и его брови сдвинулись.

— Герцог? — продолжала она. — Да, это заманчивая цель; но никто не охраняется лучше, чем герцог. Разве что Пауль. Я? Разумеется, они бы не отказались от такой добычи; но уж кто-кто, а они знают, — что Бене Гессерит — добыча не из легких. Но есть и другая мишень. Человек, чьи обязанности по определению создают огромное слепое пятно. Человек, для которого подозрительность так же естественна, как дыхание. Человек, вся жизнь которого построена на тайнах, интригах, намеках и хитростях. — Она протянула к нему руку. — И этот человек — ты!

Хават вскочил со стула.

— Я не отпускала тебя, Суфир! — резко бросила она.

Старый ментат почти упал на стул — мышцы вдруг отказались ему служить. Она невесело улыбнулась:

— Теперь ты кое-что узнал о том, чему нас учат по-настоящему, — проговорила она.

Хават попытался сглотнуть — горло пересохло. Ее приказ был таким властным, не допускающим даже малейшего неповиновения, — и он не смог противиться. Тело послушалось раньше, чем он успел что-либо подумать. И ничто не могло бы удержать его от выполнения этого приказа — ни логика, ни гнев… ничто. Чтобы сделать то, что удалось сделать ей, необходимо глубоко, до самых сокровенных подробностей, знать того, кому приказываешь. Он не представлял себе, что возможен такой контроль над человеком…

— Я говорила тебе, что мы должны понять друг друга, — сказала Джессика. — Я имела в виду, что ты должен понять меня. Я тебя понимаю давно. И я могу сказать тебе, что твоя преданность герцогу — это все, что гарантирует твою безопасность сейчас, когда ты рядом со мной…