Бай Айран - Красная угроза

Содлон верил, что рано или поздно Красная страна захватит Дейстроу, кровью и мечом, но она это сделает. Герцог не хотел умереть в собственной резиденции, ожидая пока щенок-принц хоть что-то сделает для того, чтобы его королевство оставалось в сохранности. Мужчина полагал, что это лишь вопрос времени, поэтому много лет назад, после моего рождения, твердо решил, что он поможет захватчикам победить страну изнутри. Это решение было принято на волне гнева, ведь отец искренне полагал, что я зачата не от него, поэтому ненавидел меня еще до моего рождения, когда видел свою счастливую беременную жену. Яд разъедал его душу, и Содлон неуклонно катился по темной дорожке, которая ни к чему хорошему привести просто-напросто не могла.

Я видела все, его жизнь промелькнула перед глазами, ведь я оказалась в отце на его последнем издыхании. Какие только мысли не приходили ему в голову. Сначала он желал меня утопить, а матери сообщить, что служанка куда-то унесла ребенка. Но это выглядело абсурдом. Потом он решил, что сделает из меня худшую нечерию на свете, отчего всегда позволял делать то, что мне хотелось. Отчего и преподавал мне знание о независимости. Он искренне смеялся надо мной в душе, потому что я честно верила словам отца. Содлон действительно не понимал, что я его родная дочь. Это почти абсурд! Неужели, он никогда не замечал, что у нас есть схожие черты? Быть может, такое иногда и случалось, но ненависть, вынашиваемая в течение долгих лет, не могла просто так бесследно исчезнуть. Отец продолжал испытывать ко мне отвращение и возненавидел еще больше, когда король принял меня в свою семью. Именно после моей помолвки, герцог Фунтай окончательно решил вступить в заговор с Красной страной.

Обосновывалось это тем, что он далеко не приветствовал политику Силенса, считая, что принц должен являться дипломатом, а не топором на войне. Он призирал младшего сына Энтраста только за то, что тот родился вторым по счету. Отец в своем слепом заблуждении серьезно полагал, что и королева Лайс непременно изменила своему монарху и родила второго ребенка от другого мужчины. Эта дикая вера придавала отцу силу, поэтому его не испугало даже то, что предательство, может быть, вскроется, и тогда его ждет наказание.

Но Содлон был настроен серьезно. Он самолично организовал встречу с Громом, который принял предложение герцога на удивление легко. Их сотрудничество началось. Я с отвращением узнала, что нападение на Рийвэр – это план, разработанный самим герцогом Фунтай. Ейс и Красная страна с воодушевлением решили воплотить его в жизнь, но в какой-то момент Гром передумал, получив приказ Правителя, и свернул масштабную операцию практически перед ее апогеем. Содлон был расстроен и зол, он хотел ударить по династии Предназначенных как можно сильнее. Отец с необъяснимой силой желал нам с Силенсом, по его мнению, незаконным детям мучений и смерти. И желание это даже себе он не мог объяснить.

Содлон Фунтай был мастером носить маски, пожалуй, я никогда уже не встречу человека, который сможет так искусно играть на публику. Даже наедине с собой герцог не позволял себе быть настоящим, словно опасаясь, что может быть открыт. Конечно, краеугольным камнем всех его обид, всей его боли и ненависти была не я. Мать. Вот кого он винил в своей неконтролируемой злобе. Герцогиня Фунтай значила для отца непомерно много. Несмотря на все его негативные качества, любовь к моей матери была действительно безумной и искренней. Но ревность сожрала герцога изнутри, она лишила его воздуха, разума и теперь даже сил. В надежде привлечь внимание жены, он шел на поступки, которые осудил бы до встречи с невестой. Ему не хотелось признавать того, что метаморфозы, произошедшие с ним за эти годы, дело его собственных рук.

Еще один факт меня смутил. Да, Содлон ненавидел свою младшую дочь всем сердцем, но в противоречие к этому он всегда мне доверял. Я была близким существом, которое его понимало и принимало искренне и открыто. Иногда он боялся черных мыслей, которые посещали голову, если он смотрел в мои глаза. Порой он желал меня задушить, а частенько и просто прижать к себе, проявляя отцовскую нежность. Эта раздвоенность надломила душу Фунтай навсегда, никакие, даже самые прочные нитки не сумели бы залатать эту бездонную трещину. Он сам страдал от того, кем он являлся. Наверняка, я и слова не подберу, которым можно было бы охарактеризовать отца. Мужчина и сам боялся признаваться, что давным-давно сошел с ума, а теперь это сумасшествие перешло всякие границы.

Сколько сожаления в нем, на удивление, было в последние мгновения жизни. Тогда, когда широкая грудь делала последние вздохи, а он в последний раз улыбался мне перекошенным оскалом. Словно до отца, наконец, дошло понимание того, что он жестко обманывал себя все эти годы, что пребывал в каком-то жестоком беспробудном сне, освободиться от которого можно только через смерть. В глазах, которые как по чьему-то злому умыслу, теряли свою сочную зелень, читалась искренность того, что раньше являлось лишь притворством. Я знала эти эмоции, и было горько, ведь и раньше сердце также вздрагивало от них. В голове не укладывалось, каким образом можно жить, словно ты актер, просто неповторимый и великолепный актер, который никогда не допускает ошибок. Твоя жизнь – написанная пьеса, твои действия – лишь акты драмы, а улыбки – просто фальшь. Не знаю, как можно всю жизнь пробыть подделкой, так никогда и не познав, что такое настоящее. Не знаю, жалел ли теперь об этом отец, но он ясно понимал, что на этом все для него кончено.

Планы по захвату Дейстроу, может, и осуществятся, но сам он никогда не увидит плодов того, что вынашивал внутри своей души почти всю жизнь. Хотя я и не считаю, что теперь для Содлона это было первостепенной важностью. Он с горьким осознанием понял, что теперь-то уж точно потерял свою возлюбленную-простолюдинку навсегда…

Герцог Фунтай измученно захрипел и застыл, будто отлитый из воска, мертвый и неподвижный. Мороз мурашками пробежался по коже. Я знала, что смерть сейчас здесь, я отчетливо помнила ее дурманящий неприятный, но привлекающий к себе запах. Вся моя магия трещала по швам от того, что я была подле отца, ведь эмоции захлестывали бешеными волнами, едва ли не сбивая с ног.

На смену боли пришло чувство опустошенности, глаза горели от выплаканных досуха слез, я поняла, что выбор сделан и поступок совершен. Жалеть о том, что произошло, глупо. Всегда в нашей жизни случается что-то, что нам не нравится, что все оставшиеся годы будет точить и грызть, но все было сделано осознанно, смысл распинаться и рыдать на могиле, когда мертвец уже закопан в землю? Прошлое скоротечно, хотя обычно такое говорят о настоящем. Не стоит хвататься за дробные куски своей жизни, которые уже минули. Жалеть о них тем более не стоит. Я верила в то, что сделала, поэтому я была просто обязана верить и в себя. Этот поступок останется только со мной, для моей совести не будет великой разницы, считаю ли я его предательством перед отцом или долгом перед королевством. Может, чувства, которые всегда казались смутными и непонятными, теперь наконец-таки обрели полную силу.