Елизавета Тьма - Господин Вечности

"Питерские мальчики" сменили тактику, принявшись целенаправленно доставать меня. За что и поплатились в очередной раз. Вроде как я был совершенно ни при чём, когда они нарвались на отработку в химической лаборатории, а потом ещё в столовой. Я вообще был в другом конце зала! А двойняшки всего лишь мимо проходили. С этих совершенно невинных первокурсников какой спрос? Правильно, никакого! Зато питерцы со своими подпевалами из наших влетели по полной. Кроме сокурсника, которому я (а может и Ван, не помню) ногу сломал. Он только иногда лекции посещал, освобождённый от всех остальных занятий. Ничего, им потом Мистраль займётся.

Вечером после всех занятий и ужина, я даже согласился пару часов посвятить гитаре, лишь бы не сразу отправляться к врачам. Братья отреагировали на это благосклонно. Даже струны в этот раз звучали радостью полёта и свободы ветра.

-- Давно мы не летали, -- тихо сказал Ван, когда я убрал гитару.

Он сидел напротив на диване, откинув голову на спинку и закрыв глаза. Очень уставший и замученный светлый исконно тёмного рода.

-- Давно, -- согласился я.

Сколько времени уже я не выпускал крылья? Шрамы на спине сошли полностью. И заново калечить себя без нужны мне пока совсем не хочется. Небо... небо пока молчало, не спеша меня позвать с такой силой, чтобы я не раздумывая шагнул в пропасть с крыши. Брат летал один. Его бескрайние небеса пока что манили сильнее, чем меня...

Чувство вины остро резануло по душе. Я исправлюсь. Только сотру память о том, как это дико больно -- убирать крылья обратно в спину.

Сегодня один только Шон следил за тем, чтобы я никуда не свернул по пути к белохалатникам. Вана без проблем удалось уговорить забить сегодня на всё и пойти сразу спать. А проследить за этим взялись близнецы.

Так что минут через десять я сидел на своей койке, ожидая, пока мне притащат лекарство и общался со старшим братом. Шон не так уж часто открыто одобрял моё умение доставлять окружающим неприятности. Но в этот раз брат целиком и полностью согласился с моими методами воздействия!

Когда же разговор коснулся боевой темы, мне вспомнилось, что брат только недавно получил первую ступень рыцарства... и стало так погано на душе.

Призвав фламберг, я положил его поперёк койки рукоятью к брату. Убрал руку, позволяя ему увидеть три звезды. Обычно они прятались под куском намотанной на рукоять чёрной ткани, чтобы лишний раз не светить статусом. Но сейчас я её снял. Произнёс, не поднимая глаз:

-- Я не хотел, чтобы ты знал. Мама не знает, и папе стало известно не так давно. Мы с дедом вдвоём всё проворачивали...

Брат помолчал, подошёл, коснулся рукояти. И спросил:

-- А Ван знал?

-- Всегда, -- кивнул я. -- Каждую ступень, от посвящения... Мы даже отмечали втихую.

Шон отвёл ладонь от рукояти, сжал кулак. Опустил руку.

-- Прости меня, -- голос у него сел. -- Прости, братишка, за то, что ты всё это время не мог доверять мне. Я кретин и придурок. Даже не представлял истинные масштабы твоих дел и проблем. Преуменьшал и отмахивался. Но я исправлюсь. Обещаю.

-- Тебе не за что просить прощения! -- я поднялся на ноги, поглядел на брата снизу вверх. -- Я сам так решил. Мне не хотелось быть чудовищем ни в твоих глаза, ни в маминых! А я... я вовсе не такой белый и пушистый, как кажется.

-- Ego te intus et in cute novi, # -- ответил Шон. Обнял одной рукой, заставляя уткнутся в своё широкое плечо. Где он успел нахвататься поговорок на латыни? От Дрэйка, что ли?.. -- Я слепец и дурак, но не настолько. Каким бы ты себя не считал -- ты мой маленький брат, самый лучший на свете. Ты -- огромный и самый светлый кусок моей души. Всё остальное второстепенно.

# Ego te intus et in cute novi -- "Знаю тебя и под кожей и снаружи", т. е. "я знаю, кто ты на самом деле" (лат.)

-- Ладно, -- через некоторое время произнёс я. -- Ты как всегда меня успокоил и избавил от очередной порции кошмаров.

-- Для того я и здесь, -- легко улыбнулся Шон, отпуская меня. -- И однажды ещё докажу, что достоин твоего доверия не меньше, чем наш светлый брат.

Тут в палату вошёл белохалатник, прерывая разговор. Шон, с обещанием бить морды желающим посетить меня кошмарам, расположился в кресле. Но не прокатило, я нарычал на него и выгнал спать. Завтра предстоял ещё один очень весёлый день. А пока буду спать без возможности куда-либо удрать. Иглу из моей руки всё равно вытащат уже глубокой ночью, когда я десятый сон видеть буду. Прозрачной рубиновой жидкости в капельнице совсем немного, но, насколько мне объяснили, чтобы она подействовала в полной мере, поступать в организм должна медленно.

Среда началась так же весело и чудно как два предыдущих дня. То есть -- с улыбки, беготни и издевательств над противниками. Враждовать и всерьёз конфликтовать с ними -- много чести! А стёб -- средство проверенное. Обещаю -- они меня возненавидят и будут вздрагивать при упоминании моей не самой скромной персоны! Сами виноваты. Ирдес хороший и добрый, пока его в колючую проволоку не скинуть.

Снова ор литераторши, попытки математика нас завалить, химия, физика, биология, бухучёт, социал... На каждой паре я не упускал случая хоть как-то задеть противников! Если не словами, так хоть мелкой пакостью, какими моя фантазия весьма богата. На завтрак и в обед мне было достаточно нарисовать на лице нужное выражение, а ля "презрение чистюли-аристократа к грязи под подошвами дорогих сапог". Потому что "питерские мальчики" с парой подхалимов сегодня занимались сортировкой грязной посуды и отдраиванием всей столовой. Этим делом они будут озадачены две недели, так что я успею довести их до бешенства. И до ещё одной отработки, конечно же.

От экстерната в ближайшем будущем я не отказался, поэтому начал снова активно опережать программу. Так же, как друзья с братьями. В общем, мы готовились, не забывая развлекаться.

Во второй половине дня первым тревожным звонком стали двойняшки. Они вели себя... странно. Вместе со мной продолжали подкалывать всех, кроме одного из питерцев. Почему-то Женю они обходили своим вниманием. А если и задевали -- то необидно. Я даже успел уловить, как они обменялись приветственными жестами и парой одобрительных улыбок.

Сразу после тёмных дисциплин, в перерыве перед боёвкой, я отловил безумную парочку и попытался припереть к стенке. С какого перепугу они лояльны к врагу?!

-- Он забавный, -- задумчиво ответила мне Маня.

-- И ненормальный, -- глядя в потолок, добавил Даня.

-- Ещё умный, -- склонила голову набок Маньячка.

-- И необидчивый, -- кивнул своим мыслям Маньяк.

-- Он нам нравится, -- в голос сделали вывод белобрысые двойняшки.

-- Мы не хотим такого врага, -- Маня.

-- Мы хотим такого союзника. -- Даня.

Отступив от них на шаг, внимательно оглядел обоих. Они разные, но ни один из Маньяков не отделяет себя от другого. И сейчас мысли, бродящие в их общем на двоих сознании вгоняют меня в недоумение.