Лорд Дансейни - Время и боги: рассказы

Он, очевидно, не чувствовал никакой боли и спокойно подошел к Гарперу, зияя раной. Именно он сообщил ему, что происходит: сейчас состоится парад небесных сил, четыре армии с четырьмя архангелами во главе в качестве подготовки к Армагеддону, что происходит регулярно каждые несколько лет.

— Мне бы хотелось найти Старую Эмму, если она здесь, — начал было Гарпер. — Нашу старую служанку. Я всегда считал, что она должна попасть сюда, несмотря на…

— Сейчас не время, — ответил приятель. — С минуты на минуту начнется марш ангелов.

— Она должна быть где-то в этой толпе, — сказал Гарпер.

— Ладно, поищем потом, — ответил Хорнут, приятель со сломанной шеей.

— Буду рад, — откликнулся Гарпер. — Хорошо бы она попала сюда.

И пока он произносил эти слова, небо на горизонте посветлело, будто покрывшись облачками, как на исходе летнего дня. Гарпер увидел, что это ангельские силы, приближавшиеся к ним. Чем ближе они подступали, преодолевая пространство, тем волшебнее казалось это зрелище; вся слава дольнего мира и все его великолепие не могло с ним сравниться. Поначалу они двигались подобно дыму, или урагану, или стае птиц, потом расслоились на ряды и шествовали по воздуху. Гарпер опять подумал о Старой Эмме.

«Если бы только она могла видеть это», — думал он. И тут же грандиозное зрелище поглотило его внимание без остатка. Ангельские силы с белыми сложенными крыльями оказались вдруг совсем близко, и облаченье их сверкало, словно бриллианты, рассыпанные в серебре. Они были похожи на огромных всадников; их очертания по мере приближения становились все более отчетливыми, и легкая рябь лучей света пробегала по их одеждам. Но еще ярче лучились их лица.

Четверо архангелов, возглавлявших шествие, ступали с тем величием, что ощущается в ветре, который иногда внезапно поднимается перед грозой. Гигантская, сверкающая бриллиантами фигура ближайшего из них держала перед собой меч, блистающий, как метеор.

Очи архангела устремились к Гарперу, взглянули ему в глаза и засветились; Гарпер понял, что архангел собирается заговорить с ним. Сияющие уста открылись, и архангел заговорил.

— Что ж, мастер Том, — сказал он, — ты всегда любил смотреть, как маршируют солдаты.

У него был голос, выговор и, чудесным образом преобразившись, даже лицо Старой Эммы. И Гарпер выпалил: «Эмма, дорогая!», что прозвучало довольно необычно для него самого, потому что он никогда раньше так к своей служанке не обращался, а уж потом ему стукнуло в голову, что вряд ли уместно так обращаться к архангелу. Но в блеске глаз Старой Эммы это сомнение исчезло, зато в памяти ярко воскресли воспоминания детства, и они становились все ярче и наконец слились с небесным пейзажем в едином сиянии, сквозь которое шествовала Старая Эмма, воплощение великолепной славы.

Однако былые воспоминания и красота открывшейся перед ним картины слегка омрачились недоумением — как может Старая Эмма предстать в образе архангела. До такой степени омрачились, что и пейзаж, и дивный свет над ним заколебались, а голубые холмы и цветение яблоневых садов, задрожав, растворились в воздухе, и даже ангельские силы стали бледнеть, пока не растаяли, как туман, как сон пробуждающегося от сна человека. И, как сон, вся эта картина исчезла с глаз Томаса Гарпера, оставив воспоминания, которые, как бабочки, унесенные ветром с родной земли, теряют яркость на немилосердном земном свету. Дело в том, что хирурги вновь запустили его сердце, и душа своевременно вернулась в его тело. Он очнулся от сна, воспоминания все таяли и таяли, но ярким оставалось одно — тот удивительный факт, что Старая Эмма превратилась в архангела.

— А Старая-то Эмма… — начал было сэр Томас.

— Ну, мы вас починили, — прервал его один из хирургов.

— Были проблемы? — спросил сэр Томас.

— Да уж, кое-какие были, — ответил доктор.

И он вкратце поведал ему о том, что произошло. Но не это занимало сэра Томаса, а удивительное чинопроизводство Старой Эммы, и когда ему выпал случай, он попросил отобедать с ним епископа. За портвейном он начал рассказывать про операцию, епископ тут же захотел поделиться тем, как ему оперировали щитовидную железу, но сэру Томасу удалось вернуть разговор в нужное русло. И он рассказал про Старую Эмму.

— Я, разумеется, знал, что она может попасть на небо, несмотря на низкое происхождение, — сказал сэр Томас.

— О, конечно, — откликнулся епископ.

— Ну да, я ожидал, что она туда попадет, — продолжил сэр Томас. — В Писании сказано: и последние будут первыми. Но чтобы она стала архангелом… Это, знаете ли…

Тут сэр Томас вновь перечислил все основные моменты случившегося: неоспоримый факт остановки сердца и дыхания, необыкновенно ясную картину надземного мира, встречу со стариной Хорнутом и потом это удивительное вознесение Старой Эммы. А потом он спросил: «И что же все это было?»

— Я думаю, это был всего лишь сон, — ответил епископ.

Эта история была рассказана молодому офицеру индийского кавалерийского полка старым танадаром, инспектором индийской полиции, пока они сидели у палатки в Тераи. Над ними сияли крупные звезды, и легкий ветерок, преодолевший много миль сухой травы, обвевал их лица прохладой.

Палатку установили для охоты, для этой же цели из деревни, расположенной в миле отсюда на равнине у границы джунглей, сюда пришел старик и целый час рассказывал о повадках пантеры, из-за которой вокруг деревни разожгли костры, чтобы она не прокралась туда и не напала на корову. И после того, как он рассказал все, что знал о пантере и о том, когда ее легче обнаружить, офицер кавалерии спросил его о службе в годы его юности, так что старику, так много говорившему о своем увлечении, пришлось немного рассказать и о себе, и о работе, на которой он сделался танадаром.

Беседа велась на хиндустани, и старик, оглядываясь на жизнь, говорил о ней так, будто знал ее так же хорошо, как повадки пантеры, притаившейся ночью у деревни; и все свои поступки он считал шагами к должности танадара, своим скромным участием в непогрешимом замысле.

— Танадар, — сказал он. — Ах, сахиб, я пришел к этой должности, как люди приходят ко всем подобным вещам, если они вообще к ним приходят. Я пришел к ней с помощью аллаха, преодолев первое большое препятствие. Я полагаю, сахиб, первое препятствие всегда самое большое, и, думаю, оно подстерегает всех людей. Его зовут невезением или несчастным случаем, но это ни то и ни другое. Оно встает перед вами, как барьер перед лошадьми на скачках. Лошади думают, что барьер появился случайно, не зная, что скачки были подготовлены заранее. Так и с нами. И первое препятствие бывает самым большим, но это не случайность. Нет. Мой барьер был очень высоким, сахиб.