Лорд Дансейни - Время и боги: рассказы

— Послушай-ка, Мики, — сказал судья, — чем больше ты расскажешь мне о вещах, в которых я разбираюсь, тем лучше будет для тебя, ибо если какие-то подробности твоей истории напомнят мне что-то, что я уже слышал раньше, я, пожалуй, буду склонен тебе поверить. Постарайся, впрочем, рассказывать попроще, как только что сделал сержант Райан.

— Я попробую, ваша честь, — кивнул Мики. — Так вот, днем я и остальные гуси паслись на лугах, что простираются вокруг болот Драмагули, не забывая, впрочем, выставить часовых на случай появления грабителей и убийц. Под грабителями и убийцами я подразумеваю лисиц и, при всем уважении к вам, ваша честь — людей. Когда же начинало темнеть, мы обычно перебирались на болото, далеко облетая большую развесистую иву на его западной окраине, о которой ваша честь, конечно же, хорошо знает, потому что под ней удобно прятаться человеку с ружьем; именно там устроил бы засаду любой опытный охотник, поэтому мы старались держаться от дерева вне досягаемости выстрела. Кстати, вовсе не я рассказал гусям об иве — они знали о ней раньше; я, казалось, вовсе не мог сообщить им ничего такого, о чем бы они не слышали. Гуси, напротив, поведали мне много такого, о чем я понятия не имел и во что ваша честь никогда не поверили бы, поэтому я не стану сейчас говорить об этом, ибо вряд ли подобные вещи могут свидетельствовать в мою пользу.

Среди гусей была одна дама, которая рассказала мне больше других. Именно от нее я узнал много подробностей о путешествии на Север еще до того, как мы отправились путь. И столь прекрасным показался мне ее рассказ, что я решил в свою очередь поделиться с ней чем-нибудь неслыханным и удивительным, но когда я признался, что на самом деле я — человек, превращенный в гуся силою колдовства, она ответила: в этом, мол, нет ничего особенного, ибо она сама некогда была принцессой, чей отец правил Ирландией девятьсот лет назад, но потом одна злая колдунья наложила на нее тысячелетнее заклятье.

Еще я беседовал с ней о вещах, которые могут показаться вашей чести сущими пустяками; она же в свою очередь много рассказывала о древней истории Ирландии, но если бы я сейчас взялся пересказывать все, что стало мне известно, на это потребовался бы целый день, к тому же и эти факты вряд ли смогут служить мне оправданием. И кроме этого, я узнал от этой дамы-гусыни немало подробностей о старинной птичьей премудрости, и надо признаться откровенно: и о земле, по которой мы ходим, и о небе над нашими головами гуси знают куда больше, чем мы в состоянии представить. Мне, однако, будет нелегко передать услышанное словами, ибо гусиная мудрость похожа, скорее, на обостренную чувствительность ко всем земным и небесным вещам и явлениям и к их взаимной связи тоже, благодаря которой гуси заранее знают, что произойдет: когда выпадет снег, когда взойдет овес и когда случится что-то еще — что-то такое, что мы едва замечаем или просто смотрим на это не так, как они.

Потом наступила зима, и болото замерзло всего за неделю, как ваша честь, наверное, изволит помнить. Почувствовав, что приближаются настоящие холода, мы отправились к ручьям, и о том, где протекают эти ручьи, я вряд ли смогу рассказать вашей чести, ибо это один из секретов диких гусей, однако здесь, в зале, наверняка найдется немало людей, способных подтвердить, что мы и вправду улетели. И по мере того как зима подходила к концу, мы все чаще и чаще заговаривали о Севере; все гуси толковали только об этом, и каждый раз, когда над болотом поднимался ветер, один из стаи непременно взлетал, чтобы проверить, не тот ли это ветер, который унесет нас туда, куда мы так стремились. Увы, каждый раз это оказывался не тот ветер, ибо молодой овес еще не проклюнулся из земли, а у гусей не принято улетать, хотя бы разок не полакомившись нежными молодыми ростками.

Но вот и овес взошел, и когда его ростки поднялись дюйма на два, мы вволю попировали на поле к западу от болот, что принадлежит Патрику О’Донахью. А через день над топями поднялся долгожданный ветер. Он задул внезапно, как раз когда мы были на болоте, и стоило только вожаку приподнять голову, как мы все дружно взмыли в небо. В последнее время и вправду стало чересчур тепло, и воздух над полями сделался неподвижным и ленивым, а Север уже звал нас. И вот мы поднялись в небо и вместе с ветром отправились в путь.

— Какого числа это произошло? — спросил судья.

— В том-то и беда, ваша честь, — сказал Мики. — Гусиный календарь совсем не такой, как у нас, поэтому я вряд ли смогу вам ответить.

— Но ты хотя бы можешь сказать, произошло ли это в тот день, когда, как показывает сержант Райан, он обнаружил тебя в саду миссис Флинн?

— Даже не знаю, ваша честь, — ответил Мики. — Гуси ведут счет времени совершенно иначе.

— В этом зале, — строго перебил судья, — отсчет времени должен вестись только так, как принято у людей. Кстати, почему часы опять не ходят? Финнеган, займитесь, пусть их починят. А ты, Магуайр, продолжай.

И Мики снова заговорил:

— Летя вместе с ветром, мы поднялись очень высоко и оказались среди облаков — таких огромных и плотных, что в первое время мы почти не видели Друг друга и могли только слышать голоса соседей. Но потом мы оказались на чистом участке — его раздул ветер, который нес нас на Север. Здесь мы поднялись еще выше и оказались над облаками, которые расстилались теперь внизу, подобно сверкающей равнине. Тут мне пришло в голову нечто такое, о чем я раньше не задумывался: похоже, гуси оказываются куда ближе к Раю, чем человек — я имею в виду, разумеется, тех людей, чья бессмертная душа еще не отделилась от тела. Мне даже подумалось, что Рай находится лишь немногим выше этой облачной страны и что даже если он и прекраснее нее, то ненамного. Пожалуй, он мог бы превзойти ее, только если бы был сделан целиком из золота, да и то металл потребовался бы самой высокой пробы.

— В этом зале, — снова перебил судья, — я не разрешаю говорить ни о религии, ни о политике.

— Прошу прощения, ваша честь, — сказал Мики. — Так вот, как я уже говорил, мы летели над облаками, которые неуловимо отливали золотом, и под собой я то и дело замечал облачные прогалы и ущелья — совсем как горные долины у нас на земле; сквозь эти прогалы мы видели далеко внизу нашу Ирландию, которая с этой высоты казалась совсем маленькой и непривычной: дремучий лес невозможно было отличить от зарослей тростника, а холмы — от куч земли, выброшенных лопатой землекопа и успевших покрыться травой. Впереди стаи летел старый вожак, который показывал нам путь на Север, а мы следовали за ним, выстроившись правильным клином. Так мы летели над холмами, над полями, над болотами и даже над городами, ибо на такой высоте они были для нас ничуть не опасны. И облака под нами то плотно смыкались, и мы не видели ничего, кроме той прекрасной страны, что лежит на полпути между землей и Раем, то снова расходились, и внизу снова проглядывали долины и текущие по ним реки, и — вот странно! — казалось, будто эти реки пробивают себе путь не только по земле, но и сквозь облака.